Люди сороковых годов
Шрифт:
– Вы кто такой?
– продолжал господин.
– Я гимназист Вихров, а вы кто такой?
– Я помещик Кергель!.. Скажите, что в гимназии учат писать стихи?
– То есть правилам стихосложения, - учат.
– Бенедиктова читали вы стихи: "Кудри девы чародейки, кудри блеск и аромат", - отличные стихи!
– говорил Кергель, задирая на полке ноги вверх.
– Отличные!
– подтвердил и Вихров: ему тоже очень нравились в это время стихи Бенедиктова.
Оказалось потом, что Кергель и сам пишет стихи, и одно из них, "На приезд Жуковского на родину",
– Чудесно!
– похвалил тот.
После этого они больше уже не видались.
Кергель теперь был заседателем земского суда в уездном городке и очень обрадовался Вихрову.
Здесь я не могу умолчать, чтобы не сказать несколько добрых слов об этих двух знакомых моего героя. В необразованном, пошловатом провинциальном мирке они были почти единственными представителями и отголосками того маленького ручейка мысли повозвышеннее, чувств поблагороднее и стремлений попоэтичнее, который в то время так скромно и почти таинственно бежал посреди грубой и, как справедливо выражался Вихров, солдатским сукном исполненной русской жизни. Живин, например, с первого года выписывал "Отечественные Записки" [75] , читал их с начала до конца, знал почти наизусть все статьи Белинского; а Кергель, воспитывавшийся в корпусе, был более наклонен к тогдашней "Библиотеке для чтения" и "Северной Пчеле" [76] . На своих служебных местах они, разумеется, не бог знает что делали; но положительно можно сказать, что были полезнее разных умников-дельцов уж тем, что не хапали себе в карман и не душили народ. Их любовь к литературе и поэзии все-таки развила в них чувство чести и благородства.
Вихров, сам не давая себе отчета, почему, очень обрадовался, что с ними встретился.
– В деревню совсем приехали - поселились, - говорил ему вежливо Кергель.
– В деревню-с, - отвечал Вихров.
– Я думал, брат, ехать к тебе, напомнить о себе, - говорил Живин, - да поди, пожалуй, не узнаешь!
– Как это возможно!
– вскричал Вихров.
– Однако приезд нашего дорогого гостя надобно вспрыснуть шампанским! говорил Кергель.
Он любил выпить, и выпить только этак весело, для удовольствия.
– Выпьем!
– подтвердил и Живин, который тоже любил выпить, но только выпить солидно.
– Выпьемте, выпьемте!
– подтвердил и Вихров.
И все отправились в буфет.
Захаревский несколько кошачьей походкой тоже пошел за ними. Он, кажется, не хотел покидать героя моего из виду, чтобы кто-нибудь не повлиял на него.
Кергель непременно потребовал, чтобы бутылка шампанского была от него.
Все чокнулись и выпили. Вежливый Кергель предложил также и Захаревскому:
– Почтеннейший Ардальон Васильич, не угодно ли вам с нами выпить?
Тот взял стакан, молча со всеми чокнулся и выпил.
– Ну, как же ты, друг милый, поживаешь?
– спросил Вихров Живина.
– Что, брат, скучно; почитываю помаленьку - только и развлечение в том; вот, если позволишь, я буду к тебе часто ездить - человек я холостой.
–
– сказал Вихров.
– А вы стихотворения продолжаете писать?
– обратился он к Кергелю.
– Книжка у меня напечатана; буду иметь честь презентовать вам ее, отвечал тот.
– Позвольте, господа, и мне предложить бутылочку шампанского, - сказал Захаревский, тоже, как видно, не хотевший отстать в угощении приезжего гостя.
Все приняли его предложение и выпили.
У Вихрова уж и в голове стало немного пошумливать.
– Дамам бы нашего гостя надобно представить!
– сказал Захаревский.
– Ах, да, непременно!
– подхватил Кергель.
– Прежде всего вот надо представить вас их прелестной дочери, - прибавил он Вихрову, указывая на Захаревского.
– Прошу вас!
– сказал Вихров.
Все возвратились снова в зало. Старик Захаревский и Кергель подвели Вихрова к высокой девице в дорогом платье с брильянтами, видимо, причесанной парикмахером, и с букетом живых цветов в руке.
Эта была m-lle Юлия.
– Monsieur Вихров!
– проговорил ей Захаревский.
– Дочь моя!
– сказал он Павлу, показывая на девушку.
Вихров поклонился ей, но о чем говорить с ней решительно не находился.
М-lle Юлии он показался совершенно таким, как описывала его m-lle Прыхина, то есть почти красавцем.
– Вы танцуете, monsieur Вихров?
– начала она.
– Танцую-с, - отвечал он и понял, что ему сейчас следует пригласить ее на кадриль, что он и сделал.
Кергель стал ему визави, а Живин махнул только рукой, когда Вихров спросил его, отчего он не танцует.
– Нет, я не умею, - отвечал он и, отойдя в сторону, в продолжение всей кадрили как-то ласково смотрел на Павла.
– Monsieur Живин очень умный человек, но ужасный бука, - начала Юлия, становясь с Вихровым в паре и вместе с тем поправляя у себя на руке браслет.
Поинтересуйся этим ее движением хотя немного Вихров, он сейчас бы увидел, что одна эта вещь стоит рублей тысячу.
Выпитое вино продолжало еще действовать в голове Павла: он танцевал с увлечением; m-lle Юлия тоже танцевала с заметным удовольствием, и хоть разговор между ними происходил немногосложный, но Юлия так его направила, что каждое слово его имело значение.
– Monsieur Вихров, я надеюсь, что вы будете у нас - у моего отца? говорила она.
– Непременно-с, я обязан даже это сделать и заплатить вашему батюшке визит.
– Мы надеемся, что и не по визитам только будете знакомы с нами, а посетите нас когда-нибудь и запросто, вечерком.
– Если позволите.
– Не мы вам позволяем, а вы нас этим обяжете... А вы, monsieur Вихров, я слышала, и музыкант отличный.
– Прежде играл, но теперь совершенно забыл, - отвечал он ей.
Прыхина успела уже отрекомендовать приятельнице своей, что Вихров и музыкант отличный, но об авторстве его умолчала, так как желала говорить об нем только хорошее, а писательство его они обе с Фатеевой, при всей своей любви к нему, считали некоторым заблуждением и ошибкою с его стороны.