Люди сороковых годов

Писемский Алексей Феофилактович

Поустроившись таким образом, Вихров решил написать письмо к Клеопатре Петровне. Он, впрочем, в первый еще день своего приезда в деревню спросил Кирьяна:

– А что, не слыхал ты, Фатеев жив или помер?

– Помер-с, верно это!.. Я сам супругу их видел в городе, в трауре.

Вихров написал Клеопатре Петровне только то, что он приехал, слышал о постигшей ее потере и очень бы желал ее видеть, а потому спрашивал ее: может ли он к ней приехать? С письмом этим Вихров предположил послать Ивана и ожидал доставить ему удовольствие этим, так как он там

увидится с своей Машей, но сердце Ивана уже было обращено в другую сторону; приехав в деревню, он не преминул сейчас же заинтересоваться новой горничной, купленной у генеральши, но та сейчас сразу отвергла все его искания и прямо в глаза назвала его "сушеным судаком по копейке фунт".

Вследствие этого Иван был в меланхолическом и печальном настроении. Когда он стоял у барина за стулом с тарелкой, а горничная в это время находилась в буфете, он делал какое-то глупое, печальное лицо, поднимал глаза вверх и вздыхал; Груня, так звали горничную, видеть этого равнодушно не могла.

– Вот навязал бог черта этакого, - говорила она почти вслух: ей, кажется, гораздо больше нравилось иметь некоторые виды на барина.

– Ну, так вот, Иван, ты возьмешь лошадь и поедешь с этим письмом к Клеопатре Петровне, - говорил Вихров, отдавая Ивану письмо.

– Слушаю-с, - отвечал тот довольно сухо, но, придя к кучеру Петру, не утерпел, конечно, и поприбавил:

– Дай мне лошадь самую лучшую; меня барин спешно посылает в Перцово! сказал он.

Петр, думая, что он говорит правду, в самом деле дал ему одну из лучших лошадей.

Иван велел заложить ее себе в легонькие саночки, надел на себя свою франтоватую дубленку, обмотал себе накрест грудь купленным в Москве красным шерстяным шарфом и, сделав вид, что будто бы едва может удержать лошадь, нарочно поехал мимо девичьей, где сидела Груня, и отправился потом в дальнейший путь.

В Перцово он доехал совершенно благоразумно и благополучно, вручил Клеопатре Петровне письмо и потом отправился к Марье, которая в это время стирала в прачечной. Та ему очень обрадовалась: сейчас стала поить его чаем и достала даже водки для него. Иван начал все это попивать и рассказывать не без прибавлений разные разности.

Клеопатра Петровна до безумия обрадовалась письму Вихрова. Она, со слезами на глазах, вошла в гостиную, где сидела m-lle Прыхина, бросилась к ней и начала ее обнимать.

– Душенька, миленькая, он, мое сокровище, приехал сюда в деревню, может быть, навсегда, - говорила Фатеева.

– Что такое?.. Кто приехал?
– спрашивала та, немного даже покраснев от такой ласки Клеопатры Петровны, которая не в состоянии была даже, от слез и радости, рассказать, а подала письмо Прыхиной.

– Я этого ожидала: я знала, что он тебя безумно любит!
– поясняла та своим обычно уверенным тоном.

– Да, любит!
– воскликнула Клеопатра Петровна.
– Хорошо бы твоими устами мед пить!..
– И потом она сейчас же написала ответ Вихрову:

"Душенька, ангел мой, бесценный, жду тебя каждую минуту, каждую секунду. Вся твоя К."

Ей хотелось

поскорей отправить это письмо. Иван между тем сильно нахлестался и успел даже рассориться с Марьей.

– Мы-ста этаких-то видали!
– отвечал он сдуру и спьяну вместо благодарности за сделанное ему угощение.

– Ну, коли видали, так и убирайтесь, - отвечала, в свою очередь, сильно этим обидевшаяся Марья.

– У нас вот какая есть! Да!
– отвечал он, с присвистом и с прищелком поднимая руку.

В это время его позвали к Клеопатре Петровне. Та отдала ему письмо и велела сейчас же ехать. Иван, решительно не сообразив, что лошадь совершенно еще не выкормлена была, заложил ее снова и поехал. Солнце уже садилось. Пока водка шумела в голове Ивана, он ехал довольно смело и все за что-то бранил обеих горничных: Груню и Марью. "Шкуры они, вот что, да, шкуры!" - повторял он сам с собой. Но вот он въехал в Зенковский лес, хмель у него совсем прошел... Ванька вспомнил, что в лесу этом да и вообще в их стороне волков много, и страшно струсил при этой мысли: сначала он все Богородицу читал, а потом стал гагайкать на весь лес, да как будто бы человек десять кричали, и в то же время что есть духу гнал лошадь, и таким точно способом доехал до самой усадьбы; но тут сообразил, что Петр, пожалуй, увидит, что лошадь очень потна, - сам сейчас разложил ее и, поставив в конюшню, пошел к барину.

Вихров удивился такому скорому возвращению его.

– Ты уж и вернулся?
– спросил он.

– Вернулся, что там делать-то было!
– отвечал Иван, как бы ни в чем не повинный.

У Вихрова в это время сидел священник из их прежнего прихода, где похоронен был его отец, - священник еще молодой, года два только поставленный в свой сан и, как видно, очень робкий и застенчивый. Павел разговаривал с ним с уважением, потому что все-таки ожидал в нем видеть хоть несколько образованного человека.

– Скажите, не скучаете вы вашей деревенской жизнью?
– спрашивал он его.

– Нету-ти!.. Что ж?.. Летом работы полевые, а зимнее время по приходу со славой и с требами ездим, - отвечал священник.

– А читать вы имеете что-нибудь?

– Одни только ведомости губернские храм получает; чтение скучное и незанятное.

Вихрова по преимуществу поражала в юном пастыре явная неразвитость его. "Прежние попы как-то умней и образованней были", - думал он. Священник, наконец, встал на ноги и, видимо, некоторое время сбирался что-то такое сказать.

– Вы вот приехали сюда, - начал он с улыбкой, - а панихиды по папеньке до сей поры еще не отслужили.

– Ах, боже мой, я завтра же отслужу и приеду для этого в церковь! воскликнул Павел, спохватившись и в самом деле устыдясь, что забыл подобную вещь.

– Да-с! Крестьяне даже ваши ропщут на то, да и причетники наши тоже переговаривали между собой: "Что это, говорят, он памяти отца не помянет!".

– Непременно-с приеду, непременно!
– повторял Вихров.

– Значит, завтра мы и ожидать вас будем!
– сказал священник.