Люди сороковых годов
Шрифт:
– Здравствуйте, батюшка Михайло Поликарпыч!.. Батюшка наш, Павел Михайлыч, здравствуйте!.. Вот кого бог привел видеть!
– говорила она, отчеканивая каждое слово и подходя к руке барина и барчика.
Алена Сергеевна была прехитрая и преумная. Жена богатого и старинного подрядчика-обручника, постоянно проживавшего в Москве, она, чтобы ей самой было от господ хорошо и чтобы не требовали ее ни на какую барскую работу, давным-давно убедила мужа платить почти тройной оброк; советовала ему то поправить иконостас в храме божием, то сделать серебряные главы на церковь, чтобы таким образом, как жене
– Твой муж ведь живет в Москве на Кисловке?
– начал полковник.
– На Кисловке, батюшка, на Кисловке, в княжеском доме ее сиятельства княгини Урусовой, - отвечала Алена, заметно важничая.
– А скажи, далеко ли это от нуверситета, от училища нуверситетского? спросил полковник.
Павел взглянул при этом на отца: он никак не мог понять, к чему отец это говорит.
– От нуверситета?
– повторила старуха, как бы соображая.
– Да там лекаря, что ли, учатся?
– А черт их знает!
– сказал полковник.
– И лекаря учатся, - вмешался в разговор Павел, остававшийся все еще в недоумении.
– Ну так вот что, мой батюшка, господа мои милые, доложу вам, - начала старуха пунктуально, - раз мы, так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай пить. "Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!" Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. "Экое место!" - думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, - иной раз ночью лежишь, и мнится: "Ну как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!"
– А велика ли квартирка у твоего хозяина?
– продолжал расспрашивать полковник.
– Порядочная: спаленка этакая небольшая, а потом еще комнатка прихожая, что ли, этакая!..
– Вот барчик Павлуша едет теперь в Москву - учиться в этот нуверситет.
– Так, так, батюшка, - подхватила старуха, - возраст юношеский уже притек ему; пора и государю императору показать его. Папенька-то немало служил; пора и ему подражанье в том отцу иметь.
– Но не может ли Павлуша остановиться у твоего старика?
– А гляче не остановиться, - отвечала Алена Сергеевна, как бы вовсе не сомневавшаяся в этом деле.
Павел обмер от досады: подобного вывода из всего предыдущего разговора он никак уже не ожидал.
– Ну, чтобы и пищу ему он доставлял, - продолжал полковник.
– И пищу!
– отвечала Алена Сергеевна.
Павлу показалось, что подлости ее на этот раз пределов не будет.
– Пища у них хорошая идет, - продолжала Алена, - я здеся век изжила, свинины столь не приела, как там; и чтой-то, батюшка Михайло Поликарпыч, какая у них тоже крупа для каши бесподобная!..
– Мне, я думаю, нужней будеть жить с товарищами, а не с мужиком! обратился Павел наконец к отцу с ударением.
– А мне вот нужней, чтоб ты с мужиком жил!..
– воскликнул, вспылив, полковник.
– Потому что я покойнее
– И сам пойдет, или пошлет кого ни на есть!
– подтвердила, явно подличая, Алена Сергеевна.
Павел готов был убить ее в эти минуты.
– Ну так, так, старуха, ступай!
– сказал полковник Алене Сергеевне.
– Счастливо оставаться!
– проговорила та и потом так будто бы, без всякого умысла, прибавила: - Вы изволили прислать за мной, а я, согрешила грешная, сама еще ранее того хотела идти, задний двор у нас пообвалился: пойду, мо, у Михайла Поликарпыча лесу попросить, не у чужих же господ брать!
– Бери у меня, сколько надо, - разрешил ей полковник.
– Благодарю покорно!
– заключила Алена Сергеевна и опять поцеловала руку у Михайла Поликарпыча и у Павла.
Воспользовавшись этим коротеньким объяснением, она - ни много ни мало дерев на двести оплела полковника, чего бы при других обстоятельствах ей не успеть сделать.
Оставшись вдвоем, отец и сын довольно долго молчали. Павел думал сам с собою: "Да, нелегко выцарапаться из тины, посреди которой я рожден!" Полковник между тем готовил ему еще новое испытание.
– Завтрашний день-с, - начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему голосу, - извольте со мной ехать к Александре Григорьевне... Она мне все говорит: "Сколько, говорит, раз сын ваш бывает в деревне и ни разу у меня не был!" У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
Полковник полагал, что Павел не ездил к Александре Григорьевне тоже по внушению Еспера Иваныча, потому что тот терпеть не мог ее.
– Извольте-с, я съезжу, - отвечал Павел сверх ожидания.
Он готов был все сделать и все перенести, лишь бы только не задерживал его отец и отпустил бы поскорее в Москву.
"Да, нелегко мне выцарапаться из моей грязи!" - повторял он мысленно, ходя по красному двору и глядя на поля и луга, по которым он когда-то так весело бегал и которые теперь ему были почти противны!
XVII
РАЗНЫЕ ВЕДОМСТВА В ИХ ПОЧКАХ
На другой день, когда поехали к Абреевой, Павел выфрантился в новый штатский сюртук, атласный жилет, пестрые брюки и в круглую пуховую шляпу. Полковник взглянул на него и, догадавшись, что весь этот костюм был сделан на деньги Еспера Иваныча, ужасно этим обиделся. "Все дяденькино подаренье, а отцу и наплевать не хотел, чтобы тот хоть что-нибудь сшил!" - пробурчал он про себя, как-то значительно мотнув головой, а потом всю дорогу ни слова не сказал с сыном и только, уж как стали подъезжать к усадьбе Александры Григорьевны, разразился такого рода тирадой: "Да, вона какое Воздвиженское стало!.. Словно аббатство разоренное!.. Что делать-то!.. Старухе не на что стало поправлять!.. Сыночек-то, говорят, не выходя еще из корпуса, тридцать тысяч долгов наделал - плати маменька!.. Детушки-то нынче каковы!" Нельзя сказать, чтобы в этих словах не метилось несколько и на Павла, но почему полковник мог думать об сыне что-нибудь подобное, он и сам бы, вероятно, не мог объяснить того.