Люди сороковых годов

Писемский Алексей Феофилактович

Воздвиженское действительно представляло какой-то разоренный вид; крыльцо у дома было почти полуразвалившееся, с полинялой краской; передняя грязная. В зале стены тоже были облупившиеся, историческая живопись на потолке испещрена была водяными протеками. Огромная люстра с стеклянными подвесками как-то уродливо висела на средине. Павел понять не мог, отчего эта зала прежде казалась ему такою великолепной. В гостиной Вихровы застали довольно большое общество: самую хозяйку, хоть и очень постаревшую, но по-прежнему с претензиями одетую и в тех же буклях 30-х годов, сына ее в расстегнутом вицмундире и в эполетах и монаха в клобуке, с пресыщенным несколько лицом, в шелковой гроденаплевой [30] рясе, с красивыми четками

в руках и в чищенных сапогах, - это был настоятель ближайшего монастыря, отец Иоаким, человек ученый, магистр богословия. Он очень важно себя держал и, по-видимому, пользовался большим почетом от хозяйки. Рядом с молодым Абреевым, явно претендуя на товарищество с ним, сидел молодой человек, в мундире с зеленым воротником и с зелеными лацканами, который, по покрою своему, очень походил на гимназический мундир, но так был хорошо сшит и так ловко сидел, что почти не уступал военному мундиру. Павел догадался, что это был старший сын Захаревского - правовед; другой сын его - в безобразных кадетских штанах, в выворотных сапогах, остриженный под гребенку - сидел рядом с самим Ардальоном Васильевичем, который все еще был исправником и сидел в той же самой позе, как мы видели его в первый раз, только от лет он очень потучнел, обрюзг, сделался еще более сутуловат и совершенно поседел. Кадет не имел далеко тех светских манер, которые были сообщены правоведу его воспитанием.

– Здравствуйте, молодой человек!
– сказала Александра Григорьевна, поздоровавшись сначала с полковником и обращаясь потом довольно ласково к Павлу, в котором сейчас же узнала, кто он был такой.

Павел поклонился ей и, нимало не медля затем, с опущенными в землю глазами, подошел под благословение к отцу-настоятелю: после жизни у Крестовниковых он очень стал уважать всех духовных особ. Настоятель попривстал немного и благословил его.

– Вы знакомы?.. Ты узнал?..
– спросила Александра Григорьевна сына, показывая ему на Павла.

– Узнал!
– отвечал тот, немного картавя.

– Et vous messieurs? [130]– прибавила Александра Григорьевна сыновьям исправника.

Молодые люди все раскланялись между собой.

– Игрывали, я думаю, вместе, - обратился полковник добродушно к исправнику.

– Вероятно!
– отвечал тот холодно и не без важности.

Все наконец уселись.

– Не хочет вот в Демидовское!
– отнесся полковник к Александре Григорьевне, показав головой на сына.
– В университет поступает!

130

А вы, господа? (франц.).

Мысль эта составляла предмет гордости и беспокойства его.

– А!..
– произнесла та протяжно. Будучи более посвящена в военное ведомство, Александра Григорьевна хорошенько и не знала, что такое университет и Демидовское.

– Какому же собственно факультету посвящает себя сын ваш?
– спросил настоятель, обратившись всем телом к полковнику.

– Да я и не знаю, - отвечал тот, разводя руками.

– По какому-нибудь отделению философских факультетов, - подхватил Павел, - потому что мне больше всего хочется получить гуманное, человеческое воспитание.

Александра Григорьевна взглянула на Павла. С одной стороны, ей понравилась речь его, потому что она услышала в ней несколько витиеватых слов, а с другой - она ей показалась по тону, по крайней мере, несколько дерзкою от мальчика таких лет.

– Homo priusquam civis [131] , - произнес настоятель, покачивая ногой.

– Homo superior cive! [132]–

подхватил Павел.

– Sic! [133]– подтвердил отец Иоаким.

131

Человек прежде всего гражданин (лат.).

132

Человек выше гражданина! (лат.).

133

Так! (лат.).

Разговор этот латинский решительно возмутил Александру Григорьевну. Он ей почему-то показался окончательною дерзостью со стороны мальчика-гимназиста.

– Я не знаю, для чего этой латыни учат?
– начала она почти презрительным тоном.
– Язык бесполезный, грубый, мертвый!

– Как же бесполезный?..
– протянул отец Иоаким.
– Язык древних философов, ораторов, поэтов, язык ныне медицины, - разъяснял он ей.

– Но, святой отец!
– воскликнула Александра Григорьевна.
– Положим, он нужен какому-нибудь ученому и вам, как духовной особе, но зачем же он вот этому молодому человеку?..
– И Александра Григорьевна показала на правоведа.
– И моему сыну, и сыну полковника?

– Как зачем юристу латинский язык?
– вмешался опять в разговор Павел, и по-прежнему довольно бойко.

– Да, зачем?
– повторила, в свою очередь, резко Александра Григорьевна.

– Потому что асе лучшие сочинения юридические написаны на латинском языке, - отвечал Павел, немного покраснев.

Он и сам хорошенько не знал, какие это именно были сочинения.

– У нас кодакс Юстиниана [31] читают только на латинском, - сказал очень определительно правовед.

– Кодекс Юстиниана!
– подхватил Павел.

Александра Григорьевна пожала только плечами. Разговаривать далее с мальчиком она считала неприличным и неприятным для себя, но полковник, разумеется, ничего этого не замечал.

– Поручиком, говорит, у них выпускают!
– проговорил он опять, показав на сына.

– Как поручиком?
– спросила уже сердито Александра Григорьевна.

– Не то что военным, а штатским - в том же чине, - объяснил полковник. Говоря это, он хотел несколько поверить сына.

– Десятым классом, коллежским секретарем выпускают кандидатов, присовокупил Павел.

– Да, десятым - то же, что и из лавры нашей!
– подтвердил настоятель. А у вас так выше, больше одним рангом дают, - обратился он с улыбкой к правоведу, явно желая показать, что ему небезызвестны и многие мирские распорядки.

– У нас выше, титулярным советником выпускают, - подтвердил правовед.

– Я, признаюсь, этого решительно не понимаю, - подхватил Павел, пожимая плечами.
– Вы когда можете выйти титулярным советником?
– обратился он к правоведу.

– На будущий год, - произнес тот.

– А я вот-с, - продолжал Павел, начиная уже горячиться, - если с неба звезды буду хватать, то выйду только десятым классом, и то еще через четыре года только!

– Что ж! Каждое заведение имеет свои права!
– возразил с усмешкой правовед.

– У нас, из пажей, тоже выпускают поручиком, а из других корпусов прапорщиками, - вмешался в разговор, опять слегка грассируя, Сергей Абреев.

– Это-то и дурно-с, это-то и дурно!
– продолжал горячиться Павел.
– Вы выйдете титулярным советником, - обратился он снова к правоведу, - вам, сообразно вашему чину, надо дать должность; но вы и выучиться к тому достаточно времени не имели и опытности житейской настолько не приобрели.