Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
М э г г и Р е й л и: Вы в живом эфире на «Лондон ток Эф-эм».
— Хорошо. Я слышал в новостях, что этот полицейский рассказывал обо мне на пресс-конференции. Он лгал обо мне, тот полицейский. Поэтому скажу вам вот что: я хочу, чтобы он извинился. Как подобает. Хочу, чтобы он принес мне свои извинения за ту ложь, которую обо мне распространяет.
— Какая же это ложь? Насколько я могу судить…
— Что меня нужно пожалеть. Что мне больно. Мне не больно. Я пытался помочь. Помочь этой малышке. И тут он вылезает на экран и фактически меня оскорбляет. Знаете, с меня достаточно. Более чем.
— Пит, я не думаю, что это произойдет. Не думаю, что полиция станет перед вами извиняться.
— Лучше ей это сделать.
— Что вы имеете в виду?
— Мне нужен этот полицейский на проводе, и мне нужно от него извинение. Я знаю, что сейчас они слушают меня. Знаю, что этот звонок отслеживается. Думают, они там все такие умные, такие сметливые. Все из себя белые и пушистые. Так вот, меня они достали.
Тишина в ответ.
— Или они извинятся, или то, что произойдет дальше, целиком будет на их совести.
— Что это значит, Пит? Что именно произойдет дальше?
— Не мне это говорить. Единственное, чего я хочу, чтобы полиция прибыла сюда, на радио, на вашу передачу, и принесла извинения за то, что было сказано обо мне.
— Пит, вы сами, добровольно, сознались в убийстве двоих людей…
— И что? А все эти шлюхи, наркодилеры, а? Как ведут себя они? Все эти вандалы, и наглые черножопые рэперы, и вся эта безработная шваль на пособиях? Все эти отбросы, подонки, все эти поколения паразитов в своих загаженных, облезлых, жутких муниципалках? Им почему-то все сходит с рук, все их убийства. Полиция смотрит на них сквозь пальцы, разве не так?
— Пит, я не уверена…
— Если передо мной не извинятся, я сделаю это снова.
— Что, что вы сделаете снова?
— Вы знаете, что я имею в виду.
— Нет, извините, но мне кажется, Лондону нужно, чтобы вы все предельно конкретизировали. Наш город должен знать с полной ясностью, что именно вы имеете в виду.
— Что ж, и скажу. У меня есть ключи ко всем вашим домам. Ключи от всех домов в Лондоне. И если передо мной не извинятся как следует, то я пройдусь по всем этим мамашкам, и папашкам, и их детишкам. Сегодня же ночью войду к кому-нибудь в дом и вскрою им брюхо, выжру их внутренности — и буду вот так трахать их и жрать, понятно? Теперь врубаетесь? Что, жалко вам меня, а? Не слышу, мать вашу! Что, по-вашему, болит у меня сейчас душа? А? Да вы все паршивые лживые суки, понятно? Теперь понятно, что я с вами сделаю?!
Роуз Теллер кликает мышью на «паузу».
— Ладно. Этого, я думаю, достаточно.
Лютер отодвигается на стуле, мельком глянув на Корниша.
— А еще там что-нибудь есть?
— С минуту, не больше. Живой эфир они, понятно, загасили.
— Еще одна минута?..
— …Благовеста, само собой, — говорит Теллер. — Суки те, суки эти…
— Надо бы дослушать.
— Дослушаешь, если хочешь, у себя на рабочем месте. А я как-то уже наслушалась.
— Место засекли?
— Гайд-парк. Два с половиной квадратных километра парковой зоны. Ограниченность видеослежения.
Корниш шумно вздыхает и закатывает рукав. Затем отчего-то передумывает и снова его расправляет, застегивая манжет на пуговицу.
— Как думаете, он ее выполнит, эту свою угрозу?
— Да, выполнит, — отвечает Лютер. — От себе подобных он ничем не отличается. Та же претенциозность, чувство собственной важности, одержимость собственным «я». Он даже не терпит мысли, чтобы о нем думали как о слабаке. Ему больше по душе, чтобы его ненавидели, а не жалели. А еще лучше, чтобы страшились.
— М-да, — говорит Теллер. — Если раньше у нас с пиаром были проблемы, то теперь его хоть отбавляй. Мы его можем отыскать до вечера?
— Как? — грустно усмехается Лютер. — Скажите, и я это сделаю.
— Мне откуда знать. Это ты у нас волшебник. Сделай свое дело, сыпни волшебного порошка.
— Ладно. Тогда дайте мне сделать то, чего он просит. Пустите на телевидение, на радио, еще куда-нибудь — поизвиняться.
— Этому не бывать, — сразу говорит Корнит.
— В Лондоне есть семья, которая может завтра не увидеть рассвет, если я этого не сделаю. Причем он ее уже наверняка присмотрел.
Лютер в общих чертах рассказывает, что поведал ему Бенни о слежке через Facebook. Корниш и Теллер слушают, мрачнея на глазах.
Затем Корниш задает вопрос:
— Но если мы дадим этому подонку то, чего он хочет сегодня, что он потребует от нас завтра? И что, это мы ему тоже дадим? И если да, то какие аппетиты у него проснутся послезавтра? А послепослезавтра и так далее?
Лютер сникает, понимая, что Корниш прав.
— Отстраните меня от дела, — неожиданно предлагает он.
— Не понял?
— Этого может хватить, чтобы он успокоился.
— А если нет?
— Мы насчет этого уже дискутировали. Шантажу поддаваться нельзя. Более того, нельзя даже показывать, что мы на это ведемся.
— При всем уважении к вам, шеф, но ведь надо как-то отреагировать. Дать ему хоть какой-то ответ.
— Если мы пойдем у него на поводу, — продолжает Корниш, — то дадим зеленый свет всем шизоидам и, будьте уверены, они ринутся за ним потоком. Психопатам нельзя давать доступ к СМИ, чтобы они оттуда контролировали расследование своих преступлений.
— В перспективе — да, абсолютно с вами согласен. Но на ближайшее время это единственная тактика, которая мне приходит в голову. Нужно опубликовать заявление, что моя работа как следователя приостановлена, а от текущего расследования я отстранен. Словом, вывесите меня на просушку.
— О господи! — Роуз Теллер, склонившись, с измученным лицом роется в ящике стола, вынимает оттуда тюбик аспирина с плотной крышечкой и начинает с ней возиться.
— Нет, в самом деле, — гнет свое Лютер, — это же вполне осуществимо. Вы говорите, что полиция не должна откликаться на требования преступника. Но вы можете намекнуть, что я слегка напортачил, — скажем, неверно управлял цепочкой следственных действий. Да бог ты мой, вы же не менее двух раз в минуту крутили ролик, где я плачу у стены! Этого вполне может хватить, чтобы он смягчился и умерил свой пыл.