Магнат
Шрифт:
— Итак, чем могу служить, господин Тарановский? — любезно спросил Путилов, кидая на меня поверх стола прямой, внимательный и острый взгляд светлых глаз.
— Мне нужны паровые насосы, Николай Иванович, — сказал я, стараясь говорить так же просто и по ошибке. — Точнее говоря, две паровые машины, способные перекачивать воду в таких количествах и с таким давлением, чтобы смывать целые кучи земли, щебня и прочего дерна. Это нужно для гидродобычи золота на сибирских реках.
Путилов на мгновение замер, его взгляд устремился сквозь стену цеха, туда, в Сибирь.
— Гидродобыча… —
— Именно, — кивнул я. — Задача нетривиальная. Потому и пришел к вам. Кроме того, они должны быть просты и ремонтопригодны, снабжены брандспойтами и шлангами не менее ста сажен длиной, и отвечать еще ряду параметров….
Путилов слушал мои разглагольствования, и глазах его разгорался азарт инженера, столкнувшегося с интересной задачей.
— Не беспокойся — сделаю! — еще не дослушав, рявкнул он. И воду качать будут, и землю размывать! Оставь свои чертежи и прикидки. В конце недели приходи за договором, там и по стоимости расчет будет!
Следующим пунктом был завод Берда. Здесь царила иная атмосфера. Потомок шотландских инженеров, управлявший заводом, был полной противоположностью Путилову — спокойный, методичный, с холодными глазами дельца. У него я решил заказать паровую драгу.
— Господа, мне нужна разборная паровая «черпаковая машина», то есть драга. — Я разложил на его столе эскизы, которые нарисовал по памяти, вспоминая технику XXI века. — Понтонная основа, паровой двигатель для черпаковой цепи и промывочного барабана, система шлюзов. Главное условие — разборность, чтобы можно было перевезти по самой мелководной реке.
Берд-младший долго рассматривал чертежи, постукивая карандашом по столу.
— Нестандартное изделие, — проговорил он наконец. — Это будет дорого!
— Я плачу за результат, а не за соответствие стандартам! — отрезал я.
Он поклонился.
— Надо посмотреть, попробовать, посчитать. Но не раньше весны будет.
С завода Берда я отправился к «Лесснеру и Роуэну». Здесь в аккуратных, почти по-немецки чистых цехах я заказал более тонкое оборудование.
— Мне нужны миасские чаши, — объяснил я Густаву Лесснеру. — Но не те, что на Урале, а усовершенствованные, с механическим приводом и системой подачи ртути для амальгамации. Чтобы выделять самое мелкое, пылевидное золото из хвостов после промывки.
Лесснер, педантичный и рассудительный, как его машины, тут же начал набрасывать эскиз, задавая уточняющие вопросы по производительности и расходу ртути. Он был технарем до костей мозга, и возможность создать что-то новое увлекла его больше, чем сам заказ.
Наконец, я нанес визит Нобелям. Старик Эммануил Людвигович принял меня как старого знакомого.
— Снова затеваете что-то грандиозное, герр Тарановский? — спросил он с хитрой усмешкой.
— Грандиознее некуда, господин Нобель, — ответил я. — Во-первых, мне нужна большая партия нашего нового изобретения — динамита. Очень большая!
Нобель довольно улыбнулся — производство только налаживалось, и крупный заказ был им как нельзя более
— Во-вторых, потребуется паровая бурильная машина. Чтобы можно было быстро бурить разведочные шурфы в мерзлом грунте.
— Паром растапливать вечную мерзлоту? Оригинально!
— А в-третьих, — я наклонился к нему, — мне нужна амальгамационная машина непрерывного действия. Представьте себе вращающийся барабан, куда подаются измельченные породы и ртуть. А на выходе — амальгама и пустые хвосты.
После ряда уточняющих вопросов мы договорились. Срок изготовления оборудования, как и в предыдущих случаях, составил почти полгода. Я надеялся уехать намного раньше, но это не было проблемой, — оборудование могли отправить и без меня, тем более что большая его часть поедет по морю до устья Амура, а потом вверх по реке. А мне надо было ехать через Гороховец и Тобольск.
Пока я решал вопросы с оборудованием, дело с ГОРЖД шло своим чередом. Акции Общества как ни в чем не бывало лениво оборачивались в районе номинала, находясь под защитой государственной гарантии.
Лондон встретил Изю знаменитым смогом — мелкой, въедливой моросью, превращавшей угольный дым в едкую, першащую в горле взвесь. Весь город буквально кипел, похожий на гигантскую, гудящую машину, работающую на угле и человеческих амбициях. Кэбы, омнибусы, крики разносчиков, гудки пароходов с Темзы — все это сливалось в разноголосый гул, пульс сердца мирового финансового спрута.
Изя, облаченный в превосходный фрак, который строгий критик, наверное счел бы кричащим, в цилиндр, надетый с той степенью небрежности, которая доступна лишь прирожденным аристократам или гениальным мошенникам, после долгого торга с кэбменом нанял повозку и назвал адрес, который не нуждался в комментариях: Орсетт-Террас, дом 1. Свое сопровождение он оставил в отеле, не надо им знать обо всех делах.
Дом Александра Ивановича Герцена был натуральной штаб-квартирой информационной войны. Это была вилла-заговорщика, где сверху находился респектабельный особняк английского джентльмена, а подвале — редкий день стоящие без работы типографские станки.
В приемной Изю встретил молодой человек с горящим взором и жидкой бородкой.
— Чем могу быть полезен, сэр? — спросил он по-английски.
— Мне нужен мистер Герцен, — ответила Изя по-русски, но с легким, едва уловимым немецко-польским акцентом, который должен был быть у богатого выходца из Австрийской империи. — Моя фамилия Ротшильд.
Слово сработало как надо. Молодой человек тут же исчез и почти сразу же вернулся. На его лице отражалась смесь почтительности и любопытства.
— Господин Герцен просит вас пройти!
Кабинет Герцена был завален книгами, газетами, корректурными оттисками. Сам хозяин — грузный, обрюзгший господин с еще не угасшим огнем в умных, усталых глазах — сидел за письменным столом. В этот момент он походил не на хозяина главного оппозиционного издания, а скорее на переутомленного главного редактора самой обычной газеты, задерганного наборщиками, корреспондентами и разного рода политиками и дельцами, постоянно скандалящими по поводу его статей.