Магнат
Шрифт:
Он все еще качал головой, его глаза были полны ужаса.
— Нет… не могу… это слишком опасно…
— Опасно, Семен Аркадьевич, — я наклонился к нему, понизив голос до шепота, — это когда к вам придут описывать имущество за карточные долги. Опасно — это когда ваши дочери пойдут работать гувернантками за тридцать рублей в месяц, подвергаясь всем случайностям и соблазнам, подстерегающим работающих женщин, и все потому, что вы не сможете дать им приданое. Десять тысяч рублей полностью изменят вашу судьбу, откроют новые горизонты. Это избавление от банкротства, дом на Васильевском острове, приданое
Только слепой не заметил бы, как в душе несчастного Подсекина идет мучительная борьба между страхом перед гипотетической каторгой и неизбежным унижением долговой тюрьмы. Но я точно знал, что именно победит.
Он медленно, как во сне, протянул дрожащую руку и коснулся пачки денег. Одернул ладонь, но потом протянул ее еще раз. Затем сгреб ассигнации, скомкал и сунул за подкладку своего вицмундира.
— Простите, сударь, но сначала услуга, а потом уже деньги! — остудил я его пыл. Тот с видимым сожалением вернул мне пухлую пачку.
— Завтра… — прохрипел он, не глядя на меня. — В полдень…
— Ровно в полдень, Семен Аркадьевич, — подтвердил я. — И не волнуйтесь. Все пройдет как по маслу. Не волнуйтесь, все будет отлично! Только не играйте больше — это не ваше.
Уходя с почтамта, я чувствовал себя кукловодом, который только что дернул за самую главную ниточку. Третий удар был подготовлен. Теперь падение ГОРЖД будет не просто обвалом.
Это станет эпохальным событием.
День «икс» наступил в среду. Погода в Петербурге была под стать событию — серая, промозглая, с низким небом, готовым в любой момент разразиться холодным дождем. Я сидел в номере, как паук в центре паутины, и ждал. Все, что мог, я уже сделал. Теперь все зависело от того, насколько точно срабатывают механизмы в Лондоне, Париже и на Почтамтской улице.
Ровно в полдень по петербургскому времени, когда в Лондоне было десять утра, а в Париже — одиннадцать, надворный советник Подсекин, обливаясь холодным потом, отправил свою депешу. В тот же самый миг, когда стрекот Морзе в его каморке затих, на двух главных биржах Европы начался спектакль.
Лондон. Лондонская фондовая биржа.
В гудящем как улей зале биржи, известном как «Дом», где джентльмены в цилиндрах и сюртуках скупали и продавали целые империи, новость вызвала лишь незначительное бормотание.
— Что за чертовщина? Царь отменяет гарантии?
— Чушь! Русские никогда не откажутся от своих обязательств! Это же их главная приманка для капитала!
— Ошибка в переводе…
Но тут произошло то, чего никто не ожидал.
Мистер Джонатан Прайс, главный брокер могущественного дома Берингов, человек, чье слово было законом для половины биржи, внезапно появился на брокерской стойке. Его лицо, обычно румяное и самоуверенное, было бледным, а в глазах стоял плохо скрытый ужас.
— Продаю ГОРЖД! — крикнул он, и его голос сорвался. — Пять тысяч акций! Сегодня!
В зале на мгновение воцарилась гробовая тишина. Все уставились на него. Это было все равно что увидеть, как архиепископ Кентерберийский пускает с молотка собор Святого
— Что случилось, Джонни? — крикнул кто-то из толпы. — Беринги вышли из игры?
— Без комментариев! — бросил Прайс, вытирая со лба испарину. — Пять тысяч! Кто возьмет?
И в этот момент в противоположном конце зала, где торговали иностранными бумагами, появился новый игрок. Фигура, которую здесь раньше не видели. Невысокий, но очень колоритный господин с экзотической внешностью, в костюме, который кричал о его обладателе громче, чем любой глашатай. Это был Изя, вернее, господин Ротшильд.
Он небрежно подозвал себе известного маклера, мистера Гринвуда, и что-то тихо ему сказал. Гринвуд повернулся, его глаза округлились, и он закричал, перекрывая шум:
— Продаю ГОРЖД! Тысячу акций!
Эта продажа на фоне панического поведения брокера Беринга оказалась последней соломинкой, сломившей спину верблюда по имени ГОРЖД. Толпа сделала единственно возможный вывод: «Беринги знают правду и бегут! А Ротшильды это подтверждают!»
Тут же, как по заказу, мистер Прайс выбросил на рынок еще один пакет — десять тысяч акций. И цена с грохотом покаталась вниз.
— Что происходит, черт побери?! — кричали друг другу маклеры. — Это крах!
— Говорят, этот новый… Ротшильд… — шептались в кулуарах. — Не из лондонской ветви. Не из парижской. Какой-то побочный, из Австрии. Уж если они привлекли даже дальних родственников — дело действительно скверно!
Изя меж тем продолжал свою игру. Он действовал как опытный рыбак, то подтягивал, то отпускал леску. Продав несколько тысяч акции и усилив панику, он дождался «дна» и дал незаметный сигнал нескольким мелким брокерам, поставленным скупать падающие бумаги. Он не пытался купить все сразу, приобретая акции небольшими партиями, создавал иллюзию борьбы, того, что еще есть какое-то «дно». Это лишь подстегивало панику тех, кто хотел успеть продать, пока цена не превратилась в ноль.
В Париже сценарий повторился с французским изяществом. Брокер братьев Перейра, месье Легран, появился с печальным лицом актера, играющего короля Лира. Он картинно заламывал руки и громко по всеуслышание объявлял о продаже пакетов акций ГОРЖД, сетуя на «вероломство русских».
Паника здесь была еще более истеричной. Маклеры кричали, жестикулировали, кто-то даже делал вид, что падает в обморок.
К концу торгового дня, когда гонги на этих биржах возвестили о закрытии, все было кончено. Пришло запоздалое сообщение из Петербурга, в котором говорилось о «досадной ошибке телеграфиста». Но на это уже никто не обратил внимания.
Итоги бойни были ошеломляющими. Акции ГОРЖД, стоившие еще утром 522 франка, или около 130 рублей, рухнули до 167 франков, или 42 рублей, потеряв таким образом 68% своей цены и на какое-то время превратившись в «мусорную бумагу».
Вечером я получил две шифрованные телеграммы.
Из Лондона: «Рыбалка удалась. В сети 100 000 штук по средней цене 1 фунт 15 шиллингов. Ротшильд».
Я прикинул, что у нас выходит в рублях. 1 фунт 15 шиллингов — это примерно 44 франка или 11,5 рублей. Но поскольку акции в Лондоне торговались в фунтах, а их номинал составлял около 5 фунтов, цена была просто бросовой.