Магнат
Шрифт:
Не давая Долгорукову опомниться после этого укола, я перешел в наступление.
— И именно поэтому, — я повернулся к великому князю, — я и обращался с прошением о скорейшем принятии меня в русское подданство. Прошение, которое, как смею надеяться, получит поддержку вашего императорского высочества, чтобы раз и навсегда снять все вопросы о моей верности государю и империи.
Затем я снова повернулся к главе жандармов.
— А что касается покушения, то мне было бы весьма интересно узнать, когда ваше ведомство, так пристально изучающее мою скромную персону,
В кабинете повисла мертвая тишина. Я пошел ва-банк и сам посмел задавать неудобные вопросы, да еще кому, главе всесильной жандармерии, и теперь ждал ответа.
Великий князь долго молчал, барабаня пальцами по столу. Он посмотрел на Долгорукова, потом на меня.
— Хорошо, господин Тарановский, — сказал он наконец. — Я лично поговорю с государем о вашем прошении. Думаю, через неделю этот вопрос будет решен.
Он встал, давая понять, что аудиенция окончена.
Мы со Штиглицем поднялись и поклонились. Я покинул кабинет, чувствуя на спине ледяной взгляд Долгорукова, но мне было все равно. Я выдержал этот допрос. И вышел из него победителем.
Дверь кабинета тихо закрылась, отрезая нас от мира высшей политики.
«Легко отделались и даже на каторгу не послали» — пронеслось в голове.
Мы с бароном Штиглицем молча спускались по широкой мраморной лестнице. Атмосфера все еще была напряженной, но лед недоверия и угрозы, царивший в кабинете, начал таять, сменяясь усталым облегчением.
— Благодарю за поддержку, господин барон, — сказал я, когда мы достигли вестибюля. — Без вашего присутствия все могло бы кончиться иначе.
Штиглиц остановился и посмотрел на меня своими холодными, проницательными глазами. На его тонких губах появилась тень усмешки.
— Они боятся скандала больше, чем воровства, господин Тарановский. Теперь главное — действовать быстро. Как только вернутся господа из поездки, стоит немедленно подсчитать точное количество акций под нашим контролем. И организовать собрание акционеров. Я вас поддержу.
Он коротко кивнул и, не прощаясь, направился к выходу, где его уже ждала карета.
Я вернулся в отель в состоянии эйфории. Я, никому не известный «австрийский поляк», только что на равных говорил с первыми лицами империи и вышел победителем. И не просто отстоял свое дело, а заставил их считаться с собой. Впервые за долгое время я мог позволить себе просто отдохнуть. Поднявшись в номер, я вызвал слугу и заказал лучший ужин, какой только был в отеле, и бутылку французского шампанского. Сегодня я праздновал свою победу очередную победу. В одиночестве.
На следующее утро после спокойного завтрака слуга доложил о визите полковника жандармерии. Через минуту в мой номер вошел полковник Липранди. Тот самый, что с таким ледяным высокомерием допрашивал меня в Петропавловской крепости.
Но сейчас это был совершенно другой человек. Он держался с безупречной официальной вежливостью,
— Господин Тарановский, — начал он, — имею честь доложить вам о ходе расследования по делу о покушении на вашу жизнь.
Я молча кивнул, предлагая ему сесть.
— Стрелявший, некий отставной унтер-офицер, пришел в себя. К сожалению, он не может пролить свет на заказчиков. По его словам, его нанял человек, представившийся вымышленным именем, передал деньги и оружие.
— И где же тот, который нанял? — вежливо поинтересовался я.
— Исчез, — развел руками Липранди. — Вероятнее всего, покинул Петербург. А возможно, — он сделал многозначительную паузу, — его уже нет в живых. Наниматели заметают следы. Суд над стрелком состоится в ближайшее время. Как потерпевший, вы имеете право присутствовать.
Я слушал его с вежливым, но совершенно отстраненным видом. Судьба этого несчастного унтер-офицера меня не интересовала.
— Благодарю за информацию, господин полковник, — сказал я, давая понять, что разговор окончен.
Про себя же заметил, видимо, Долгоруков вчера хорошо накрутил всем хвосты, раз аж с самого утра примчались.
После ухода Липранди я еще долго сидел в кресле у окна. Странно, но его визит и рассказ о покушении заставили меня думать не о врагах, а о друзьях. О тех, ради кого все это и затевалось.
Я подумал об Ольге Левицкой. Я так давно не давал о себе знать, погруженный в петербургские интриги. Как она там, в имении? Все ли у них в порядке? Нужно немедленно отправить ей телеграмму, просто чтобы сказать, что я жив и помню о них.
Затем я вспомнил о сенаторе Глебове. Нужно было сообщить ему о моем успехе у великого князя и еще раз поблагодарить за его неоценимую помощь. Без него ничего бы не вышло.
Я уже взял лист бумаги, чтобы набросать тексты, как в дверь снова постучали. В комнату вошел гостиничный слуга.
— Ваше высокородие, — поклонился он, — внизу вас ожидает господин. Представился Мышляевым.
Мысли о светлом будущем и друзьях мгновенно улетучились, сметенные этим именем. Старые, кровавые долги, о которых я почти забыл в эйфории победы, напомнили о себе. Я понял, что есть еще одно дело, которое нужно закончить.
Глава 24
Глава 24
— Проси, — коротко бросил я слуге.
«Как легко меня можно найти, оказывается», — промелькнула мысль в голове.
Я внутренне приготовился к сложному разговору.
Это был совершенно другой Мышляев. Исчез и наглый бретер, и сломленный заложник из его собственной квартиры. Передо мной стоял гвардейский офицер, бледный, осунувшийся, но державшийся с последним отчаянным достоинством. Войдя, он остановился посреди комнаты, глядя на меня прямо, без страха, но как будто с какой-то потаенной тоской.
— Чем обязан, господин Мышляев? — любезным тоном спросил я, уже, впрочем, догадываясь, зачем он явился.