Махтумкули

Кулиев Клыч Мамедович

Торговец Дурды уже слышал об этом. Больше того, именно этот факт и подтолкнул его начать разговор об объединении туркменских племен. Он дернул плечом — то ли поправляя сползающий халат, то ли выражая сомнение. Молча сделал два глотка из пиалы, но не удержался на нейтральной позиции:

— Ай, не знаю, способен ли этот Дуррани совершить то, чего вы ожидаете, надеясь на покровительство.

Махтумкули даже вздрогнул от радостной неожиданности — не он один, оказывается, склонен сомневаться в разумности предпринятой Карли-сердаром акции, умный человек Дурды, знающий такое, что далеко не каждому известно, тоже выражает сомнение. Махтумкули был признателен торговцу Дурды.

— Не получится! — сказал он решительно. — Кто такой Ахмед-шах? Бывший верный нукер, придворный кровавого

Надир-шаха. Пытаемся успокоить себя тем, что он, мол, суннит. Ну и что из того? Разве владыки Хивы и Бухары не сунниты? Когда дело доходит до насилия, до лакомого кусочка, ни вера, ни сами верующие во внимание не принимаются.

— Ты прав, поэт, — одобрил торговец Дурды, — ты молодец. Кто несет нам невзгоды и разорение? Иранские грабители, хивинские головорезы, бухарские душегубы. И все они — мусульмане, как и мы, сунниты там или шииты — все равно мусульмане, не капыры. А у русских совсем иная вера. Однако ничего дурного они нам не делают. Мы часто бываем у них, покупаем нужные товары, продаем свои. Трижды ездил я на их земли, и ни разу у меня не спросили: «Какую ты исповедуешь веру?» Для них важно, чтобы товары были добротные и чтобы не запрашивали мы слишком дорого. Нуртаган подтвердить может… Вот он сидит, Нуртаган. Он сопровождал Ходжанепеса до самого северного края русской земли, когда тот в Петербург добирался. Скажи им, Нуртаган!

Все разом повернулись и уставились на Нуртагана, как давеча — на Махтумкули. Что там ни толкуй, а благодарные слушатели сидели вокруг, не снисходительные высокомерные снисхождением, не равнодушные. Они слышали о Ходжанепесе, он уже покинул сей бренный мир, но, подобно затейливой легенде, подобно сказке жили слухи о его пребывании в России И вот он, живой свидетель легенды, сидит рядом. А ну, не заволнуйся, попробуй!

В темноте, где-то у моря раздался тягучий, полный отчаяния и безнадежности вопль — женщина кричала так, будто ее собирались зарезать. Крик подхватила другая женщина — и страшный своей слаженностью дуэт горя и муки, казалось, колыхнул пламя костров. Сидевшие возле них люди насторожились, обменялись вопрошающими взглядами, но никто не тронулся с места — происходящее там, в темноте, их не касалось. Лишь Нурджан проворно вскочил и зашагал туда, где кричали. Несколько подростков заторопились за ним.

Торговец Дурды сердито предположил:

— Определенно Тархан-аламанщик безобразничает. Придется сказать ему, чтоб изменил ремесло. Всякий раз, как ни встретишь, гонит связанных бедняг… Хочет торговать — пусть ищет более пристойный товар!

Сидящие каждый по-своему выразили мнение — в общем все соглашались с Дурды: торговля пленными, конечно, не возбраняется законом, не один Тархан занимается этим, да лучше подальше держаться от такого небогоугодного дела.

Вернулся Нурджан, подтвердил догадку торговца Дурды:

— Аламанщик пытается отвести на корабль русских купцов двух невольниц. А те упираются.

— Паршивец! — процедил Дурды сквозь зубы. — Сторговался уже!

Крики женщин постепенно затихли.

Разговор, однако, возобновился не сразу. Хотя Дурды и подгонял Нуртагана, тот молчал потупясь. «Какие мысли сделали скорбным его лицо? — думал Махтумкули. — Какие видения тревожат душу?»

Заговорил Нуртаган после третьего напоминания, и голос его был бесцветен.

— Ай, что говорить… Много дорог пройдено, много увидено, обо всем не расскажешь. Я в то время молодым джигитом был, да и Ходженепесу едва за сорок перевалило, хотя он уже имел богатый опыт торговли и с иранцами, и с русскими. Я сам напросился в Россию — очень уж хотелось тамошние края и обычаи поглядеть. На наше счастье, погода благоприятствовала, благополучно корабль наш Аджитархана достиг. Раньше слышал я, что это большой город, а когда своими глазами увидел, то понял — самый большой город на свете Аджитархан.

Кто-то пошутил:

— Даже больше, чем Кендирли?

Шутку встретили смехом. Нуртаган тоже посмеялся, он не обиделся — каждому известно, что в Кендирли не больше трех десятков войлочных кибиток. Отпив глоток уже остывшего чая, он продолжал неторопливо:

— Мы привезли с собой овчину, каракуль, кошмы, соль. У

Ходжанепеса оказалось много знакомых, и мы тут же обменяли свои товары на муку, ткани, различную посуду. Я предвкушал, как стану рассказывать друзьям и сверстникам о чудесах Аджитархана, как вдруг Ходжанепес заявляет: «Не торопись. Есть важное дело». Я, понятно, возражать не стал, я гордился доверием такого человека, как старшина Ходжанепес. И когда он посвятил меня в свои планы, струхнул малость, не без этого, однако не показал, что боюсь. К нам присоединился русский купец по имени Заманов, и мы отправились. Далеко ехали, ой как далеко! Сперва — на корабле, потом — на фаэтоне, несколько месяцев путь длился. Чудес видел столько, что и запоминать их перестал. Наконец до города Петербурга добрались. А дальше вообще земли нет, море одно. И тогда увидел я, что Аджитархан по сравнению с Петербургом как Кендирли по сравнению с Аджитарханом. Вот какой огромный город. И в нем царь жил — Петр-царь. С ним Ходжанепес большой разговор вел, и Петр-царь слушал Ходжанепеса о нашем бедственном положении и о том, что на Узбое золото добывали когда-то. Знал, чем можно царя привлечь, бывалый Ходжанепес!

Постепенно Нуртаган воодушевлялся воспоминаниями, стал жестикулировать, голос его обретал краски. Слушатели буквально в рот ему смотрели, и это тоже поощряло рассказчика.

— Потом царь завалил нас подарками. Бархат подарил, и сукно, и многое другое. Вот эти сапоги, что на мне, тогда же я получил, — Нурджан с гордостью показал старенькие, потертые сапоги. — Сколько лет с тех пор прошло, а им износу нет.

Торговец Дурды хихикнул:

— Как им износиться, если ты надеваешь их раз в год по особому случаю!

Вокруг заулыбались.

Нуртаган любовно погладил голенище своими мосластыми руками.

— Так вот оно было, люди. Возвратились мы в Аджитар-хан, а оттуда — домой. Добрые люди русские, гостеприимные, щедрые. И царь им подстать. Он в наши края послал самого своего важного мирзу — Черкез-хана [27] . И войско у того мирзы было, и много верблюдов он у населения купил. Поехал с визитом к хивинскому Ширгази-хану, а Ходжанепес был у русских толмачем. Да подло поступил Ширгази-хан. Принял ласково, а потом всех русских предательски убил. Не в честном бою, а именно предательски! — выкрикнул последнее слово Нуртаган.

27

Черкез-хан — князь Александр Бекович-Черкасский, возглавлял в 1717 г. экспедицию в Хиву. Вероломно убит в Хиве.

— И Черкез-хана убили? — прозвучал испуганный вопрос.

— Убили, — горестно подтвердил Нуртаган. — Ходжанепеса хотели убить, еле ноги унес с помощью хивинских друзей, а потом на Мангышлак перебрался, к своим соплеменникам саларам. Где кости свои сложил, никто толком не знает.

После долгого молчания заговорил Дурды:

— Пусть земля будет пухом Ходжанепесу. Он начал большое дело, но не сумел его довести до конца. Не по своей вине, но не сумел. Мы должны осуществить его мечту, и если сильный покровитель оградит нас от чужеземных посягательств, это поможет и объединению туркменских племен. Мы пробовали опереться на Иран, испытали «покровительство» Хивы и Бухары, не раз из-за них на краю пропасти стояли. Остался Ахмед Дуррани. Какова надежда на него, мы с вами только что обсудили. А если так, то…

Дурды замешкался, он хотел, чтобы его мысль докончил кто-то другой. Им оказался односельчанин торговца — маленький козлобородый старчишка, один глаз которого сидел в глазнице намного глубже, чем другой, и было впечатление, что старик постоянно щурится, как прицеливается.

— Как другие, не знаю, — сказал козлобородый. — Для нас же, прибрежных жителей, выход один: Россия. Либо надо собирать пожитки и переселяться куда глаза глядят, либо просить покровительства у белого царя.

— А куда они глядят, твои глаза? — с надрывом выкрикнул торговец Дурды. — Пусть белый царь возьмет нас под свою руку! Пусть приводит войска, строит крепости — мы поможем строить! Пусть считает нас своими подданными! Вот тогда…