Макорин жених

Суфтин Георгий Иванович

«Вот ведь каковы они, мужчины, – подумала Доретта, – пока была хороша, души не чаял,

в вечной любви клялся. А чуть заметил морщинки...»

Дверь скрипнула. Вошел Фиша. С ветру он был румян, как пион. Небрежно кинул на

кровать мерлушковую шапку. Мимоходом перед зеркалом поправил желтый галстук,

наклонился к Доретте, небрежно чмокнув её в щеку.

– Почему долго не был? – капризно надула та губки.

Фиша сел на табурет и, покачивая ногой, смотрел

на блестящий носок калоши.

– Ты скучала, надеюсь?

Доретта обидчиво пожала плечами.

– Была нужда...

Фиша посмотрел на неё внимательно, встал, отошел к окну, картинно подбоченился и

сказал холодным тоном:

– Я должен говорить с тобой серьезно.

– Я тоже, – ответила она.

– О чем? – изумился Фиша.

– О том, что ты меня разлюбил...

– Ты, оказывается, наблюдательна...

– Так это правда? – готовая пуститься в слёзы спросила Доретта.

– Увы, правда, – вздохнул Фиша.

– Значит...

– Значит, нам, видимо, пора распроститься...

– Ах, так!

Лицо Доретты исказилось такой гримасой, что от миловидности не осталось и следа.

– Нет, это тебе так не пройдет, – еле выдохнула она.

– В чём реальность вашей угрозы? – усмехнулся Фиша.

– А в том... а вот в том...

Не найдя, что сказать дальше, Доретта всхлипнула, зарыдала и плюхнулась на кровать.

Фиша спокойно смотрел на неё, ногтем мизинца расправляя тонкую ниточку усов. И когда

ему показалось, что Доретта выплакалась вдосталь, он присел на, край кровати и положил ей

на плечо руку.

– Успокойся, всё может обойтись благополучно.

Она перестала плакать. Открыла один глаз, другой... Фиша был спокоен и решителен.

– Давай говорить серьезно, без глупой горячки...

3

В поселке над Дореттой посмеивались, но не осуждали её. Так уж несчастливо

сложилась у неё жизнь. Овдовела она рано, первые годы без мужа приходилось ей трудно.

При зарплате счетовода сводить концы с концами было не так-то просто. Подрастала дочь, да

и самой Федоре Васильевне не хотелось преждевременно записываться в старухи. Тут-то на

её пути и появился завхоз Фиша, холостой и форсистый. Именно тогда Федора и

превратилась в Доретту. Говорят, цветы перед увяданием особенно сильно пахнут. Доретта

ничего не могла поделать со своей поздней страстью. Ей казалось, что без Фишеньки она не

сможет просуществовать и дня. Дочь Нина тогда только что поступила в ФЗО. Она всё

поняла и горько плакала, сетуя на мать. Но слезы дочери, хотя они и жгли Федорину совесть,

ничего изменить не могли.

Шли годы. Случались размолвки

и недоразумения. Возникали ссоры. Иногда

приходилось и ревновать. Происходило это чаще всего, когда Фиша возвращался из

командировок. Он любил ездить уполномоченным по вербовке. Бывал в Пензе и в Орле, в

Москве и в Закарпатье. И вот надо же было случиться так, что по возвращении его из

командировок Доретта неизменно обнаруживала то в кармане, то в чемодане среди грязного

белья, то в служебной папке меж казенных бумаг либо женскую карточку с

душещипательной надписью, либо нежную записку, а то и предмет, коему в мужском

чемодане никак не место. Доретта, разумеется, всё это горько переживала, но особого

значения гастрольным похождениям своего Фишеньки не придавала. Она считала, что в её

положении лучше закрывать на них глаза. Лишь бы Фишеньку не потерять, лишь бы он

оставался при ней.

И вот он смотрит на не холодными глазами.

– Давай говорить серьезно, без глупой горячки... Ты не наивная девочка, Федора

Васильевна...

Впервые он назвал её так, и это было для неё хуже пощечины. А он ровным голосом

продолжал:

– Ты не девочка и должна понять, что разница в возрасте, если мужчина моложе, должна

когда-нибудь сказаться. И вот она сказалась.

Федора зарыдала громче. Фиша подождал, пока она приутихла, и закончил так:

– Ты напрасно убиваешься. Ещё не все потеряно...

Фиша закурил, выпустил толстое и ровное кольцо дыма, проследил глазами, как оно,

постепенно растягиваясь, исчезало под потолком.

– Словом, я тебе предлагаю следующий вариант...

Глава девятая

СКВОЗНЯЧОК В КАБИНЕТЕ НАЧАЛЬНИКА

1

Мастера, бригадиры, кадровые лесорубы заполнили тесную комнату. Все нещадно

курили, и ещё до начала совещания в ней стало уж не продохнуть. Распахнули окно, и всё

равно холодный воздух не успевал вытеснять густую табачную сизость. Все сидели в

полушубках и шапках.

– Так вот, братцы, – начал Синяков, – главному инженеру позаседать приспичило.

Позаседаем, значит. Как мы будем? Тебе, что ли, Дмитрий Иванович, слово?

Дмитрий Иванович повесил свою шапку на гвоздик, снял полушубок.

– С этого, может, и начнем? Полагаю, что следует раздеться и перестать курить. Или

будут возражения?

Многие сразу же поднялись и стали раздеваться, иные сняли только шапки, все не без

сожаления притушили цигарки. Один Синяков выкурил свою до конца.