Малакай и я

МакЭвой Дж. Дж.

— У нас одинаковый вкус! Лучшие сумочки — от Кристиана Лабутена. У меня точно...

— Не старайтесь, — сказала я, когда двери открылись на первом этаже. — Не надо лгать, чтобы сблизиться со мной. Особенно в тех случаях, когда не разбираетесь. Это не Лабутен. Туфли да, но сумка от Оскар. Их всего три в мире, и две из них мои.

Выйдя из лифта, я немного повернулась к ней.

— Вы не первый стажер, который весь день катается в лифте в надежде случайно вручить мне свою рукопись. Если она хороша и плюс вы упорно работаете здесь, в

конце концов, рукопись все равно окажется у меня на столе. Не пытайтесь с моей помощью проложить себе дорогу... Я этого не терплю.

Я кивнула ей и, отвернувшись, направилась к выходу, где меня ждала служебная машина. Ветер вихрем окружил меня, когда через вращающуюся дверь я вышла на улицу и молча проскользнула на заднее сидение машины. Я поставила рядом сумочку, сняла перчатки и достала наушники. Глубоко вздохнув, я нажала «воспроизвести».

— Эстер! — Он смеялся. — Как бы я хотел услышать за спиной твой крик «Дедушка!», но прости... Прости, что меня нет рядом. Меня не будет рядом, чтобы поздравить тебя с днем рождения, с Днем благодарения, с Рождеством и с Новым годом. Я бы очень хотел. Но иногда желания недостаточно. Нужно что-то сделать. И я сделал. Но иногда и действий недостаточно. Нужно поверить. Нужно довериться себе. Когда я отправил тебя к Малакаю, я знал, что вижу тебя в последний раз. Но я не был расстроен. Я был рад, потому что знал — ты будешь не одна. Я знал — ты будешь смеяться. Я знал — ты продолжишь делать то, что и всегда: дарить всем вокруг... радость.

Нажав на паузу, я прислонила голову к окну.

Прости, дедушка... во мне больше не осталось радости, чтобы ее дарить.

МАЛАКАЙ

— Добро пожаловать в Большое яблоко! — улыбался нам бортпроводник, пока я и остальные пассажиры бизнес-класса выходили из самолета. (Прим. пер.: Большое яблоко, Big Apple — самое известное прозвище Нью-Йорка)

— Хотелось бы остаться. Но у меня только пересадка. Как мне попасть на рейс NW343? — спросил пожилой мужчина с тростью.

— Сэр, — кивнул я ему, и он посмотрел на меня, — я иду туда. Хотите пойти со мной?

— Ах! Да, спасибо. — Я взял его багаж. — Нет, все в порядке.

— Не беспокойтесь, я помогу.

Пройдя вперед, я подождал его, он медленно шел за мной.

— Вы знали, что каждый день в аэропорте имени Джона Кеннеди совершают пересадку больше ста пятидесяти тысяч человек? Население целого города¹⁰.

— Я не знал этого, — ответил я, лавируя между людьми, которые шли в противоположном направлении. — Но похоже на правду.

Аэропорт Кеннеди всегда полон. Это одна из самых загруженных воздушных гаваней, и поэтому отсюда открываются ворота в мир. Большое яблоко — последнее место, где бы мне хотелось быть. Вообще-то, моя пересадка должна была быть в Монреале, но из-за аномальной метели, накрывшей весь город, нас перенаправили сюда.

Еще два часа. Еще два часа.

— Простите.

— Извините.

Так повторило несколько людей, столкнувшихся со мной.

Некоторые ничего не говорили, а просто продолжали смотреть в телефон.

— Есть только три вещи, ради которых стоит отправиться в Италию, — произнес пожилой мужчина передо мной. Я заметил, что никто не врезался в него, пока мы шли по аэропорту. Полагаю, люди более осмотрительны с пожилыми. Кажется, это неплохая привилегия возраста. — Искусство, еда и любовь. За чем едете вы?

Я удивленно поднял брови при мысли об этом, затем взглянул вниз на его лысеющую макушку и спросил:

— За чем едете вы? Искусство?

— Что за жизнь, если нельзя позволить все три?

— Значит, я со всех ног бегу за всеми тремя, — соврал я, хотя и знал, что он понимает. — Выход на посадку недалеко. — Я кивнул на уже видимый номер гейта. Но остановился, когда увидел свое имя на стенде с моим романом «Бархатная река». На мгновение взгляд замер на бордовой обложке с золотым шрифтом, оформленным в стиле арабской вязи.

— Мои дочки любят его произведения; все мне о них рассказывают. Я и не думал, что он такой популярный, — сказал старик, глядя на меня.

— Видимо, не очень. Никто не покупает.

Как только я это сказал, он взял экземпляр и передал его кассиру. Она улыбнулась и вернула ему книгу и чек.

— Я не искушен хорошими романами, — усмехнулся он, пролистывая страницы. — Жаль, что у его книг несчастливый финал.

— Да. Это трагедия. Нам нужно идти...

— Вы читали какую-нибудь его книгу? Действительно жаль, что герои немного безрассудны.

— Простите? — Я замер, глядя на него.

Без малейшего внимания он повторил:

— По какой-то причине у этого автора все главные герои и их возлюбленные всегда немного безрассудны. Смелые и добрые, но безрассудные. Они ничего не делают, когда нужно сделать. Они остаются, когда надо уходить. Они совершают маленькие ошибки, которые полностью сбивают течение их жизней.

— Они люди, конечно, они совершают ошибки, и это не всегда их вина, другие...

— Да, вмешиваются другие и пытаются их разлучить. Это часть трагедии... но... не важно, я все равно болею за них.

Он улыбнулся и понемногу пошел вперед, а я плелся позади него... еще более опечаленный, чем раньше... что не важно?

— Мне кажется, мы идем не туда. — Он остановился, посмотрел по сторонам, и в этот момент нас разделила толпа.

— NW343 туда...

— Простите! — быстро произнесла женщина, когда ее сумка зацепилась за спортивную сумку на моем плече, и оттуда все выпало наружу.

— Все в порядке. — Я нагнулся помочь ей собрать ее вещи, и в этот момент моя рука коснулась книги... бесконечно знакомый, потрепанный, с загнутыми страницами экземпляр «Антигоны» Софокла. Я поднял его и почувствовал, как сжимается сердце. Можно было не глядя понять, кто напротив меня, но я посмотрел на нее. И вот она стоит прямо передо мной, уже не блондинка — волосы покрашены в золотисто-каштановый цвет¹¹.