Мальчик с короной
Шрифт:
Егерь вышел на поляну, постоял у высокого купола муравейника, подивившись мудрому инстинкту единенного насекомого племени, крепко приготовившегося к зиме. Присел у кочки и не спеша набрал в горсть брусники. По оранжевому, словно не остывшему еще от летнего солнца стволу сосны спиралью мелькнула огненная белка. Держа факелом хвост, галопом проскакала полянку и, уткнувшись егерю в сапог, испуганно заверещала, выкатив гневные блестящие глазки. Митя одним махом отправил в рот горсточку ягоды и пошел проведать лесопосадки.
Над молодыми, вытянутыми в ряд елками-трехлетками высилась могучая, точно мачта старинного парусника, ель. Обломанная верхушка ели медленно раскачивалась, ловя ветер, у подножия дерева было тихо
Вглядываясь в вершину ели и удивляясь про себя, что он не может отыскать взглядом знакомый улей, егерь подошел ближе к дереву и встал как вкопанный. У подножия ели, там, где земля желтела от опавших иголок, лежал расколотый улей. Мед, вытекавший из смятых сот, смешался с хвоей и смолою. Пчелы, трепеща крылышками, сгрудились вокруг пчелиной матки.
Егерь встал на колени, голыми руками осторожно вкатил рой в улей, перехватил покрепче веревкой и, взвалив на плечо, быстро пошел к дому…
Вечером Митя всей семьей сидел за столом, пил чай из подаренного Ангелисой электросамовара, привычно выслушивая ее упреки. Жена и девочки молчали. За окном поднявшийся с реки злой, остудный ветер мотал близкую рябину, стучал по стеклу созревшими пунцовыми кистями…
Хитрая утка
Конопатый приземистый мужик лет сорока вытащил из-за русской печи ружье, еще раз с недоумением оглядел нашу воинственную экипировку и молча вышел на улицу. Мы, гремя заколенниками, скрипя ягдташами, искря папиросами, двинулись вслед. Егерь вывел из сараюхи мотоцикл, бросил в коляску охапку сена и сказал, медленно разгораясь охотницким азартом:
— Поехали… Стать на место затемно надо, может, и будет лёт. По утке возьмете, а то и по паре, кто его знает.
Мотоцикл фыркнул, и мы тронулись, глотая желтым цветом фары темную неизвестную дорогу.
Хозяйство, в которое привел нас случай, славилось некогда по всей области обширными болотами и озерами, полными всякой дичи, славилось и старичком егерем, помнившим самого Сабанеева.
Славная здесь была охота! К восторгу и великой гордости хозяев на диво работали красавцы легаши — тонкомордые сеттеры, челноком снующие по болоту, деловые, мускулистые пойнтеры, долговязые худые курцхары и драцхары, высоко подпрыгивающие в траве спаниели — всем хватало дичи. Хозяйство процветало, старичок егерь, как Гомер, воспевал подвиги охотников. Сами же герои сидели в окружении собак на лавках и, пригорюнившись от неизъяснимого чувства, пели русские песни или рассказывали друг другу правдивые случаи из охотницкой практики.
Лет пять назад коснулась этого заповедного уголка мелиорация, и так основательно, что ушли в прорытые траншеи все болота, высохли озера и подалось куда-то птичье население. Пропали без следа бесценные бекасы, дупельшнепы и гаршнепы, кулики, болотные курочки, коростели, чибисы и даже такой всем известный кулик, как болотный курухтан и фифи.
Старичок егерь походил возле дренажных канав, потрогал усохшей рукой керамические желоба и трубы, заскучал и вскоре помер. Охотхозяйство осталось, но теперь мало кто приезжал. Новый егерь служил здесь по совместительству, основной его работой была охрана колхозного склада ядохимикатов.
— На лужи поедем, ребята! — донесся сквозь рев мотора крик егеря, мотоцикл вильнул в сторону, и мы понеслись по гладкой и твердой как камень глинистой тропе. Под колесами все время мелькали быстрые серые тени: это разбегались юркие степные мыши. Один раз мы чуть не наткнулись на здоровенного барсука, который тотчас, показав толстую спину, скрылся в бурьяне. Все вокруг клубилось предутренним туманом. Мы остановились у снопа соломы, покурили и решительно тронулись к темневшим в сторонке кустам. За ними и скрывались, но докладу егеря, «лужи» — единственные во всей округе мелкие, едва прикрытые водой озерца. Расставив нас но лужам, егерь скрылся.
Туман
Небо стало светлеть, тень кустов обозначилась резче, забрезжили метелки камыша, одинокие ветки ивняка, проблеснула полоска воды. Дохнул в лицо легкий ветерок, зашелестела трава, и разом засветился сквозь кусты блесткий краешек солнца. Туман начал быстро таять, открылся обширный луг с темными копешками снопов, с полоской багряного дальнего леса. Прошло с полчаса — лёта все не было. На душе стало пасмурно, в голову полезли скучные, унылые мысли, известные каждому неудачливому охотнику.
Где-то не очень далеко от меня грохнул выстрел, и из-за верхушки ивы выскочила юркая стайка чирков. Мгновенный посвист крыльев — и тугие комочки пронеслись над головой и растаяли в воздухе. Я даже ружья не успел поднять и стоял, открыв рот и глядя в то пустое место в небе, где еще недавно были утки. Первая дичь, как бы ожидаема она ни была, всегда внезапна. Утки развернулись над березняком и полетели в мою сторону… Я укрылся за кочкой, сжался, стараясь быть невидимым, выжидал, когда они пролетят над головой. Пропустив стаю, я быстро поднялся, выстрелил «в угон». Чирок сложил крылья и ткнулся в землю. Полюбовавшись на ладного, крепкого, большеголового селезня, я сунул его в сетку и опять встал на свое натоптанное, обжитое место.
Справа раздался молодецкий посвист, знакомый голос егеря крикнул:
— Что, взял?! Я сказал, возьмем, значит, возьмем! То ли еще будет!!!
Я согласно мотнул головой и уставился в небо.
— Эй! Астроном! Куда глядишь… Вон за спиной у тебя крякуха прошла!!! — проорал опять всевидящий егерь. Я обернулся и увидел низко и не скоро летящую между кочек толстую крякву. Стрелять было уже бессмысленно, но я выстрелил и не достал крякву. В кустах дипломатично промолчали. Откуда-то сбоку вынеслась стая чирков, сделала «горку», сочно шлепнулась на соседнее озерко. Там тотчас бабахнуло, чирки суматошно снялись комом, без всякого строя, выкатились под мой выстрел, я нажал спусковые крючки и ничего не услышал. Отстрелявшись по этой сомнительной крякве, я, как последний растяпа, забыв перезарядить ружье, упустил верный выстрел.
— Ты чего не стрелял? Заснул, что ли? А я вот маху дал, перо одно вышиб, и все… улетела, чертяга!
— Я специально пропустил… Еще налетят…
— Ну, ну… — донеслось из-за кустов.
Не прошло и пяти минут, как чирки, попутанные, должно быть, своим утиным бесом, налетели. И не только налетели, а прямо ухнули с густым шлепком о воду у самого моего носа. Не оглядевшись, с жадностью заныряли, показывая друг другу куцые хвосты. Я свистнул, вода забурлила, забились крылья, оставляя пенный след, утки взлетели и как бы зависли в воздухе. Я выстрелил дублетом, и пара чирков упала на озерную ряску. Положив ружье на кочку, бросился подбирать уток. «Лужа» оказалась не такой уж мелкой, я набулькал оба сапога, три раза проваливался по пояс в теплую, пахнущую тиной воду, пока дотянулся до уток. Стоя возле кочки и выливая из сапог воду, я увидел, как надо мною опять пролетела кряква. Свесив голову вниз, как мне показалось, она громко и издевательски крякнула. Я выронил сапог, схватился за ружье, но ее и след простыл.