Мальчик с короной
Шрифт:
Тихо в избе, только мыши шуршат и грызут на печи труху. Спит Родион, досыпает последние перед работой полчаса.
Проснулся. Рывком сел на застонавшей пружинами кровати. Поднял голову с потными, свалявшимися за ночь волосами. Взглянул в бегающие глаза ходиков. Почесал голову и глубоко вздохнул. Порывшись в карманах ватника, достал раздавленную пачку папирос, выбрал одну и жадно раскурил. Подошел к ведру с водой и напился из ведра. Пил долго, встряхивая головой и фыркая, как лошадь. Напившись, набрал полный рот воды, сложил ладони ковшиком и пустил сквозь зубы струйку на руки. Погрыз соленый огурец — есть не хотелось.
«Не помню ни хрена… Забыл! Все
Шутили часто: «Родион, а Родион?» — «Чево?» — «А ничаво! Не помнишь, как оно вчера было?» — «Чего было…» — «А то было, что прошло». — «А что прошло-то?» — «А ведь то, что было!» — И хохочут черти. Весело.
Вышел на улицу. После кислым пропахшей избы дохнуло в лицо первым снегом, точно молоком холодным плеснуло. Потянулся, стоя на крыльце, зевнул, на соседей посмотрел. Пусто в деревне. На лес взглянул — пусто в лесу. (Летом чуть ли не с крыльца собирал Родион грибы.) Прямо перед собой глянул — три липы стоят, а за ними его, Родиона, трактор. Деревья почернели, задуплились за сто лет жизни, размахнулись толстыми, корявыми ветками, сцепились накрепко, чтобы еще лет сто простоять, а то и больше. За ними ржавый, помятый трелевочный трактор. От трактора пахнет раздавленной хвоей, еловые ветки забились в траки широких, отполированных камнями гусениц. Застыл трактор на снегу, выветрился из него за ночь дух человеческий.
Не закрыв избу (отродясь в деревне воров не было), Родион прямо зашагал к трактору. За долгие годы хождения от крыльца до трактора пробил он в земле тропку, только корни не мог сбить каблуками, спотыкался постоянно, ломом хотел выворотить, топором изрубить, уж занес было топор, да опустил. «Липы-то помрут мои…» — подумал тогда.
Трактор стоял под деревьями, и обе его треснувшие фары смотрели на рыжую, в засохших иголках дорогу. Возил Родион поваленные, обрубленные от веток, соком текущие, живые еще стволы сосен к берегу реки, в глубокий заливчик. Там бросал, а летом специально присланные мужики, сгрудившись муравьями, ворочали высохшие за зиму бревна и катили на барку. Родион еще раз глянул на соседский дом. Там жил его напарник Ванька Малышев.
— Ванька! — крикнул Родион. — Ванек, отзовись, работу проспишь! Но из избы на удивление никто не вышел. Перед тем как завести трактор, Родион оглянулся еще раз на Ванькину избу и увидел лицо матери Малышева — бабы Клавы. Лицо белело за темным стеклом, и никак нельзя было разобрать, куда оно смотрит, да и вообще вся деревня как-то непривычно была пуста и безлюдна. «Дрыхнут черти!» — подумал Родион.
Трактор застрекотал пускачом, выхлопнул облачко сажи и, заработав дизелем, враз отогнал от себя все пустые ночные запахи, наполнившись густым ароматом полыхавшей в моторе солярки. Родион медленно забрался в тесную, темноватую (стекла забрызганы грязью) берложку кабины, плотно затворил дверцу и, весь сжавшись, сгорбившись над рычагами управления, дернул трактор с места. Здесь, в теплом, нагретом мотором нутре кабины, Родион проводил большую часть жизни и сжился с ней, как улитка с ракушкой. Тысячелетним мужицким инстинктом прирос он к работе и любил ее, как звери любят друг друга, для продолжения рода.
Ровно в полдень, когда высоко стоит солнце над деревьями, разыскала Родиона по следу бежавшая пять верст Мария…
Маша — молодая бабенка, румяная, быстроглазая — не вдова, не солдатка, а без мужа живет уже три года. (Подался мужик ее на дальнюю стройку и пропал, как на войне, без вести…) Пожила Маша одна и от лютой такой несправедливости (ведь и писем не писал даже, гад!) прислонилась к Родиону-трактористу. Он и сена привезет, и дров притащит, и распилит, и наколет, и ночевать останется. Хороший мужик Родион, работящий, к запаху солярки Маша привыкла, а к вони водочной и привыкать не надо — у самой муж выпивал, и отец, и дед. Привыкла. И полюбила Родиона не для баловства, а для продления своей жизни.
В это утро проснулась Мария как обычно, печь растопила, к корове сходила, порося «заправила» картошечкой и сама картошечки поела. На ферму собралась, как в окно стукнули. Выглянув, Мария увидала районного милиционера Васина и еще какого-то незнакомого крепкого парня в кожанке. Милиционер Васин, пожилой спокойный мужик, зря по утрам никого не беспокоил, не отрывал от работы — если надо, вечерами приходил, посидит (полдеревни родственников) и уйдет. А по утрам — никогда. Поэтому Маша, еще и не взглянув как следует в хмурое лицо Васина, поняла, что пришел он не с добром. И екнуло у нее сердце, но вида не подала, а сказала сладко и певуче:
— Что, Ван Ваныч, пожаловал… и паренька чернявенького привел, а угостить вас нечем — ни водочки нет, ни…
— Помолчи, Мария… — тихо сказал Васин. — Ты вот что скажи: Лосев у тебя?
— Какой такой Лосев! — крикнула Мария.
— Да Родион-тракторист у тебя находится?
При слове «Лосев» крепкий парень как-то весь очень хищно напрягся и налился кровью. Мария со страхом посмотрела на него и подумала: «Такому лучше в руки не попадись…» И поэтому еще раз повторила:
— Какой такой Лосев?
— Ты нам дуру не ломай! — строго сказал Васин. — Родион твой где, спрашиваю русским языком… Убежал, что ли, в город? Небось ночью уже убежал…
— Мы найдем! — убежденно сказал парень. — И в городе найдем, и под землей найдем… Никуда не убежит!
— А чего ему бегать-то от вас? — крикнула Мария. — Чего ему бегать! Сдались вы ему, от вас еще бегать, от!..
Тут Мария выпалила такое, что даже парень попятился.
— Помолчи, Маша… — опять строго и спокойно, как учитель в школе, сказал Васин, — дело серьезное… Твой Родион, Малышева, вчера вечером задавил человека трактором по пьянке…
Маша попятилась, ступила в темную глубь избы и, схватив платок и полушубок, бросилась бежать на улицу. За ней медленно, специально отставая, поехал колясочный милицейский мотоцикл. Пока Мария бежала по деревне, на нее хмуро смотрели люди. Только один рассмеялся, глядя на скачущую раскорякой по льдистым лужам бабу.
За деревней ослепило Марию уснувшее под паром поле. Холодом дохнуло с черной, не вставшей еще на зиму реки. По широким тракторным колеям ушла Мария в лес.
На деляне, увязывая ржавым колючим тросом сырые комли спиленных сосен, трудился Родион. Накидывал стальные удавки и волок на дорогу. Складывал в горку, чтобы растащить потом по бревнышку к берегу на самоходку. Здесь, в рычащей, трясущейся кабине трактора, услышал Родион крик. Удивился, поднял голову и увидел Машу.