Маленькие приключения
Шрифт:
Но я этого не одобрилъ, я взялъ силой мой зонтъ, а такъ какъ я это сдлалъ не особенно ласково, то намъ обоимъ, ему и мн, пришлось кубаремъ покатиться по улиц; онъ началъ кричать о помощи. Въ это время подошли товарищи, и онъ началъ жаловаться, что я его повалилъ; я отвтилъ:
— Врно! Но разв теперь не революція?
Посл этого я взялъ свой зонтикъ и продолжалъ путь.
Разъ вечеромъ, кончивъ дневную работу, вышелъ я, по обыкновенію, изъ дому и держался отъ шума вдалек. Улицы были темны: вс почти газовые фонари были разбиты, свтили только окна магазиновъ. Гвардейцы скакали по тротуарамъ, ихъ большія лошади казались великанами при слабомъ освщеніи, и безъ перерыва стучали желзныя подковы объ асфальтъ. На сосдней улиц галдли что-то.
Между тмъ студенты,
Теперь это были ужъ не студенты, протестовавшіе противъ появленія полиціи въ Moulin Rouge, а парижская чернь, и студенты требовали только одного, — прекратить все.
Прокламаціи во многихъ экземплярахъ были прибиты къ деревьямъ бульваровъ.
Но ихъ благоразуміе, конечно, не имло теперь ни малйшей цны. Теперь добирались до полиціи. Выступали большимъ походомъ на префекта Лозе, чтобъ «оплевать» его. Везд, гд только возможно было, швыряли въ полицейскихъ камнями, стрляли по нимъ, и когда разъ поздно вечеромъ какой-то несчастный констэбль шелъ съ приказомъ черезъ мостъ Сены, толпа поймала его и бросила въ рку. На другой день только его выбросило на набережную Notre Dame, и его отнесли въ моргъ. Разъ вечеромъ на бульвар Сенъ-Мишель произошло нчто, заставившее обратить на себя вниманіе. Констэбль прогуливался въ толп одинъ по тротуару. Вдругъ какой-то господинъ выхватилъ длинный дуэльный револьверъ изъ кармана и убилъ констэбля наповалъ. На шумъ явилась полиція, поспшно задавала вопросы и выслушивала отвты, арестовала кое-кого. Но виновный не нашелся. Посл выстрла убійца поспшно сдлалъ два шага назадъ, толпа сомкнулась, и онъ скрылся. Близстоящіе видли, что онъ имлъ орденъ Почетнаго Легіона. Имъ казалось, что они знали и его имя, но выдавать его не хотли, такъ какъ человкъ этотъ былъ знаменитостью, его зналъ весь Парижъ, Франція и вообще чуть ни весь свтъ. Итакъ, онъ хотлъ въ тотъ вечеръ убить человка: жажда крови и революціонные инстинкты французовъ пробудились и разгорлись въ немъ.
Разъ вечеромъ я былъ приставленъ къ «асфальтовой фабрик». Шелъ я спокойно по улиц и натолкнулся на кучу людей, которые чмъ-то были заняты. Когда я подошелъ поближе, меня подозвали, дали ломъ и поставили на работу. Отрядъ гвардейцевъ стоялъ въ нкоторомъ отдаленіи, чтобы изолировать улицу, и, насколько я понялъ, дло шло о томъ, чтобы выломаннымъ асфальтомъ побить гвардію и взятъ приступомъ охраняемую улицу. Это было позорное рабство, что я былъ тутъ, — и я жаллъ про-себя, что не пошелъ другой дорогой. Теперь другого выхода не было, и я долженъ былъ выламывать асфальтъ. Не я одинъ работалъ, много ломовъ дйствовали, и мы дружно отдляли асфальтъ. Толпа стояла тугъ же, кричала и разсуждала, что, молъ, будетъ теперь съ гвардіей. «Ну, плохо пришлось бы гвардіи: должно-быть, не многіе изъ гвардейцевъ уцлли бы». Вдругъ мы услышали команду:
— Въ штыки!
Мы замерли.
Тотъ же голосъ закричалъ:
— Впередъ, въ штыки!
И гвардейцы двинулись прямо на насъ. Тутъ мы, струсивъ, бросили ломы и побжали. Богъ ты мой, какъ мы удирали! Мы оставили врагу вс пули, весь нашъ драгоцнный асфальтъ. Хорошо, что у меня длинныя ноги, я… припустилъ, какъ заяцъ и, долженъ сознаться, никогда не видалъ, чтобъ такъ великолпно мчались, какъ я. Еще вспоминаю, какъ у стны я съ такой силой толкнулъ маленькаго француза, что онъ повалился и захриплъ. Конечно, я перегналъ почти всхъ своихъ улепетывавшихъ товарищей, и, когда передніе остановились, я воспользовался общимъ замшательствомъ и благополучно удралъ съ «асфальтовой фабрики».
Никогда я не возвращался больше туда. Нсколько недль спустя безпорядки начали стихать, а еще черезъ три недли Парижъ принялъ свой прежній видъ. Лишь изрытыя улицы свидтельствовали долгое время о безпорядкахъ послдней французской революціи. Безпорядки имли одно ощутимое послдствіе: префектъ полиціи, «оплеванный» Лозе, долженъ былъ выйти въ отставку.
3. ПРИВИДНІЕ
Большую часть дтства я
Пасторатъ былъ расположенъ очень красиво, подл Глимма, широкаго потока съ большими камнями, который, пнясь, журчалъ день и ночь. Глимма бжалъ то на югъ, то на сверъ, смотря потому, былъ ли отливъ или приливъ, но всегда звенлъ онъ свою вчную пснь, и вода бжала одинаково быстро и лтомъ и зимой.
Наверху, на холм стояла церковь и кладбище. Церковь была старая деревянная часовня, на кладбище деревьевъ не было, могилы безъ цвтовъ; только у каменной стны росла роскошная малина, прекрасныя, сочныя ягоды, вскормленныя жирной землей мертвецовъ. Я зналъ каждую могилу, каждую надпись, видлъ, какъ начиналъ наклоняться крестъ, поставленный еще совсмъ новымъ и, въ конц концовъ, валился въ одну изъ бурныхъ ночей. Цвтовъ тамъ не было, но лтомъ зато росла высокая трава по всему кладбищу, такая высокая и жесткая, что я часто сидлъ тамъ и прислушивался, какъ втеръ шелеститъ въ этой удивительной трав, доходившей мн до колнъ. И среди этого свиста вертлся флюгеръ на колокольн, и его желзный, ржавый звукъ жалобно разносился по пасторату. Казалось, точно этотъ кусокъ желза — живой и скрежещетъ зубами.
Когда работалъ могильщикъ, я разговаривалъ съ нимъ иногда. Это былъ человкъ серьезный, улыбался онъ рдко, но ко мн относился дружелюбно, и часто, копая могилу, просилъ меня посторониться: у него на заступ большой кусокъ бедренной кости или оскаленный черепъ.
Часто находилъ я кости и пучки волосъ на могилахъ; я ихъ закапывалъ въ землю, какъ меня училъ могильщикъ. Я такъ привыкъ къ этому, что совершенно не боялся, когда наталкивался на эти человческіе останки. Въ одномъ изъ угловъ церкви былъ склепъ, въ немъ лежали кости; иногда я игралъ тамъ, складывая на полу разныя фигуры изъ обломковъ скелета. А разъ на кладбище я нашелъ зубъ.
Это былъ сверкающей близны крпкій передній зубъ. Не отдавая себ отчета, я его спряталъ. Мн хотлось его обточить и сдлать какую-нибудь удивительную фигурку, какія я вырзывалъ изъ дерева.
Я взялъ зубъ домой. Это было осенью, темнло рано. Я долженъ былъ еще кое-о чемъ позаботиться, и прошло часа два, прежде чмъ я могъ спуститься въ людскую работать надъ зубомъ. Въ это время взошла луна; мсяцъ былъ на ущерб.
Въ людской было темно, я былъ совсмъ одинъ. Лампу зажечь я не ршился, ждалъ кого-нибудь изъ работниковъ; да съ меня довольно свта и изъ вьюшки, если хорошенько раздуть огонь. Поэтому я пошелъ въ сарай принести дровъ. Въ сара было темно. Когда нагнулся взять дрова, я почувствовалъ легкій ударъ по голов, будто бы однимъ пальцемъ.
Я быстро обернулся — никого.
Я обвелъ кругомъ себя рукой, тоже никого. Я спросилъ, есть ли тутъ кто-нибудь, — отвта не получилъ. Я растерялся, схватился за мсто, гд меня тронули, и почувствовалъ что-то на рук холодное, какъ ледъ, я сейчасъ же отдернулъ ее.
«Вотъ странно!» подумалъ я. Попробовалъ опять провести по волосамъ — холодная дорожка.
Я думалъ:
«Что бы это холодное могло капнутъ сверху мн на голову?» Я захватилъ цлую охапку дровъ, вернулся въ людскую, затопилъ печь и ждалъ, пока, изъ вьюшки будетъ мн свтитъ.
Потомъ я принесъ зубъ и подпилокъ. Кто-то стукнулъ въ окно, я взглянулъ. Крпко прильнувъ лицомъ къ окну, стоялъ человкъ: чужой, я не зналъ его, но вдь я зналъ весь приходъ. У него была большая рыжая борода, шерстяная красная повязка вокругъ шеи, зюдвестка на голов.
Тогда я не сообразилъ, и только потомъ мн пришло въ голову, какъ я могъ его разглядть ясно въ темнот, какъ-разъ на той сторон дома, которая была въ тни? Я видлъ лицо съ ужасающей отчетливостью, оно была блдно, почти бло, и глаза неподвижно уставились на меня.