Марево
Шрифт:
— Куда? Что съ тобой?
— Туда, туда, гд жизнь, борьба, гроза, шутливо говорилъ онъ, награждая ее съ каждымъ словомъ поцлуемъ, — самая страшная гроза! передъ ней вс грозы небесныя ничто!
— Да, полно же, что съ тобой?
— Со мной? Полно скрываться! Я теб врю; врю, что я теб дороже всего на свт…. не графъ я; это титулъ предковъ, гниль, я его презираю….
Молнія кинула краснымъ свтомъ въ лицо Бронскаго и сверкнула въ черныхъ глазахъ.
— Владя! я боюсь тебя.
— Ничего, это гроза…. Я нервенъ. Слушай, скоро можеть-быть я стану изгнанникомъ, голова моя будетъ оцнена….
— Я не пущу тебя.
— Вотъ-те на! Мы демъ вмст, сейчасъ же. Мой кабріолетъ тамъ….
— Зачмъ же ты обманулъ меня? Грхъ теб….
— Да, пойми, нельзя же мн оставаться.
Она была такъ поражена, что только проговорила:- Пожалй меня!
— Такъ это-то твоя любовь?
Бронскій толкнулъ ее, рванулъ дверь бесдки, такъ что она слетла съ ржавыхъ петель, и пошелъ.
— Владя, проговорила Юлія со слезами въ голос: — это ужасно! Минуту!
— Поди прочь, гербовая любовница!
— Честь моя! крикнула она въ отчаяніи, закрывая лицо руками.
— Ничего, не краснйте, въ потемкахъ не видать! презрительно сказалъ Бронскій:- а впередъ урокъ, не ловить жениховъ героическими средствами.
Онъ зашагалъ по саду; она ухватилась за его плащъ и бжала рядомъ съ нимъ, повторяя слабымъ голосомъ его имя. Добжавъ до плетня, онъ сбросилъ плащъ, прыгнулъ черезъ плетень и отвязалъ лошадь.
— Владиславъ, крикнула она, едва держась на ногахъ и протягивая къ нему руки:- ради Бога!
Голосъ ея оборвался рыданіями, она опустилась на колна.
Бронскій ударилъ по лошади и ухалъ.
Съ минуту она ничего не понимала, слезы застилали глаза, а она все смотрла въ темноту….
"За что же? За что?" ныло у ней въ голов: "за что онъ меня бросалъ?" Горловая спазма стснила ей дыханіе, она опустилась на сырую траву, и громко, истерически хохотала. Испуганная цапля съ пронзительнымъ крикомъ вылетла изъ камышей, галки отозвались въ рощ тревожною перекличкой.
Она оглядлась: кругомъ темно, куда и страхъ двался? Логика отчаянія овладла ею; она вообразила, что Бронскій пошутилъ съ ней, что онъ гд-нибудь притаился въ кустахъ и ждетъ.
— Владя! кричала она;- Владя! Будетъ! Я больше не боюсь!
Мертвая тишина стояла въ воздух; только фосфорическая молнія трепетала въ синей туч….
XVIII. Инна
Весь этотъ день Русановъ провелъ въ тревог, ожидая встей отъ Ишимова. Ночь ему не спалось; насилу дождавшись утра, онъ веллъ запречь бговыя дрожки и погналъ къ Горобцамъ; версты казались ему десятками верстъ, сомнніе смнялось надеждою, являлось недоброе предчувствіе — онъ спшилъ себя утшить, приписывая его дурно проведенной ночи; рисовались ему пламенныя картины свиданія, и тотчасъ отзывалось пугающее воспоминаніе о странномъ поведеніи Инны наканун. Измученный нравственною пыткой, въхалъ онъ на хуторъ.
Тутъ онъ встртилъ Грицька, несшаго съ пруду ведра и суконный плащъ. Русановъ нагнулъ одно ведро, и жадно напившись холодной воды, вошелъ въ комнаты. Все пусто; въ зал, въ гостиной никого. Въ дальнихъ комнатахъ слышалась какая-то возня, тревожные голоса. Сердце у него сжалось отъ знакомаго чувства: онъ вспомнилъ, что также пришелъ съ лекціи въ тотъ день какъ умеръ его
— Ухала, едва выговорилъ онъ, взявъ Русанова за руку.
— Кто ухала? спрашивалъ тотъ дрожащимъ голосомъ.
— Иннушка, жаловалась Анна Михайловна, закрываясь платкомъ:- кинула насъ! Богъ ей судья! Прихожу я сегодня сюда, а ея ужь и слдъ простылъ.
— Какъ вы блдны! сказала Юлія:- Я вамъ сейчасъ чаю сдлаю.
— Да… я…. графъ…. дуэль…. — Русановъ самъ не понималъ что говоритъ, и только отдернулъ ногу, почувствовавъ каблучокъ ботинки.
А Грицько хвастался передъ Горпиной находкой, сообщая ей, что ночью вмст съ дождемъ падали свитки. Горпина сказала ему дурня и стала доказывать, что еслибы свитки падали съ хуторской тучи, то и былибъ якъ у людей, а якъ вона паньска, та ще нміцка, то и была занесена издалека втромъ. Спорящіе скоро помирились на томъ, что свитку къ предстоящей свадьб надо передлать, и пошли на зовъ Анны Михайловны.
— А, вотъ вы! Сказывайте: куда панночку дли? напустилась Анна Михайловна.
— Яку панночку? Ось вона! указывала Горпина на Юлію
— Не ту, другую….
— Чижъ іі нема? схватился Грицько.
— Нема, отвчалъ Авениръ.
— Се ново й було, сообщалъ Грицько, глядя на Горпину.
— Что жь такое було? Мурло твое поганое! кричала Анна Михайловна.
— Та тилько полягалъ я спаты, ажъ чую, панночка до комоду пошла, и уже гомонить, гомонить, та щось перебирае… Отъ гадаю, що се таке? Отъ такъ бы и побачивъ що се таке… Та лнь встаты…
— Ну?
— Отъ тилько чую… Скрыпъ, скрыпъ, скрыпь, вже записала… Що вона робитъ, гадаю, чомъ ій не спитца? Отъ такъ бы и вскочивъ, такъ бы и побжавъ, та побачивъ.
— Дуракъ! крикнулъ Авениръ.
— Ажъ чую, челомкаются: "Прощавайте панночка, бувайте здоровы! — Прощавай Горпино! прощавай моя ясочка."
— Такъ это ты собирала ее? вскрикнула Анна Михайловна.
— Та брешетъ винъ, говорила смущенная Горпина, глядя на Грицька.
— А може и поравды пригрезилось; только чую…. Трррр… Похали. Якъ були бъ крылля, такъ и полетвъ бы, побачить, куды похали…. Та лнь встаты; эге, гадаю, воны мини писулечки оставили, може такъ и треба.
— Письма? Вскрикнулъ Русановъ, гд жь они?
— Та я ихъ, якъ сндать ходивъ, то у батьки и забувъ….
— Да иди, чортъ! толкнулъ его Авениръ.
Послали Грицька, а сами сидятъ, какъ потерянные. Вдругъ Авениръ озадачиваетъ всхъ вопросомъ: — А гд жь Инночка?
— Да вдь никогда не придутъ вовремя. Какъ чай, какъ обдъ, такъ и дло…. начала было Анна Михайловна. — Тьфу! Никакъ я очумла!
Юлія ушла къ себ въ комнату. Она не въ силахъ была дольше крпиться. Авениръ слонялся изъ угла въ уголъ, наводя на всхъ еще пущее уныніе. Онъ подошелъ къ фортепіано и сталъ набирать однимъ пальцемъ Шопеновскую мазурку; вышло что-то въ род похороннаго марша. Наконець явился Грицько, подалъ ему два немилосердо замасленныя письма и пояснилъ:- Ось вамъ писулечки.