Марево
Шрифт:
— Вчно спорять, подошла Юленька, — хоть бы потанцовали. Графъ, составимте кадриль!
— Подъ сухую?
— Вонъ, maman, сыграетъ… Maman!
— И! душечка! Я что если играла, все забыла. Разв ужь для графа!
Анна Михайловна сда за фортепіано, и стала разбирать старинную "грацію".
— Надо потшить панночекъ, говорила Инна, подавая руку Русанову, и становясь противъ графа и Юленька. Авениръ ангажировалъ одну изъ дочерей доктора. Ишимовъ сдъ въ уголъ и надулся. Докторъ, посмиваясь надъ нимъ, взялъ другую дочь.
—
— "Съ тобой, владычица, привыкъ я вспоминать И то чмъ былъ, какъ былъ моложе, И то чмъ нын сталъ, подъ холодомъ годовъ", декламировалъ Кононъ Терентьевичъ.
За ужиномъ шла веселая болтовня; только Ишимовъ злобно мрялъ графа глазами. Много пили. Стали подавать шампанское.
— Спичъ! требовалъ Кононъ Терентьевичъ.
— По всмъ правамъ и талантамъ Владиміру Иванычу, смялась Инна.
— Господа, сказалъ Русановъ, приподнимаясь съ бокаломъ въ рукахъ:- сегодня 30-е августа, и я предлагаю вамъ тостъ, который встртитъ громкій отзывъ въ вашихъ сердцахъ. Здоровье дорогаго именинника! Здоровье общаго примирителя и освободителя, говорилъ Русановъ съ блистающими глазами и, возвысивъ голосъ, крикнулъ:- Здоровье Государя Императора!
— Ура! дружно подхватили вс, вставая съ шумомъ м чокаясь.
Бронскій расхохотался и расплескалъ вино.
— Vive l'adresse! отвтила ему Юленька самымъ искреннимъ смхомъ.
Но Авениръ, доливавшій рюмки дамъ, такъ и остался съ бутылкой въ рук; докторъ засуетился около Конона Терентьевича и принялся что-то шептать ему; тотъ вдругъ поблднлъ и машинально что-то повторилъ за нимъ. Майоръ рванулся было къ Бронскому, но Ишимовъ предупредилъ его.
Больше всхъ растерялся Русановъ; будто оглушенный, онъ смутно видлъ, какъ Анна Михайловна съ улыбкой поднесла графу свой бокалъ, какъ Ишимовъ, почти вырвавъ его у ней изъ рукъ, подошелъ къ Бронскому, и рзко проговорилъ: "пейте!"
Бронскій презрительно взглянулъ на него и протянулъ руку, отстраняя бокалъ.
— Пейте, заговорилъ Ишимовъ медленно и отчетливо, наступая на графа и словно выская каждое слово:- пейте, не сходя съ мста, или я отмчу васъ, какъ….
Бронскій, не помня себя, замахнулся на Акиндина Павловича. Докторъ и Русавомъ бросились между ними, Юлія вскрикнула, Анна Михайловна всплеснула руками, противники злобно глядли другъ на друга.
— Сестрица, сестрица, пожалуйте сюда, кричалъ Кононъ Терентьевичъ, какъ-то незамтно очутившійся въ сосдней комнат. Онъ охватилъ за руки Анну Михайловну и Юленьку и поспшилъ увести. Докторскія дочки послдовали за ними. Инна стояла у окна, насмшливо поглядывая то на того, то на другаго, и обрывая зубами кружево плотка.
— Господа, крикнулъ Ишимовъ, оборачиваясь къ прочимъ, — кто будетъ моимъ секундантомъ?
— Я, выступилъ Русановъ.
— Я! Я! крикнули Авениръ и докторъ.
— По праву стараго солдата, проговорилъ
— Такъ до свиданія! сказалъ Бронскій, взявъ шляпу.
— Вонъ! раздались голоса.
— Потише, говорилъ Бронскій, взявши въ углу саблю майора, — иди я не отвчаю за себя. — Онъ быстро ушелъ.
— Господа, началъ Русановъ, — изъ благоговнія передъ тою особой, которая не можетъ быть оскорблена сумашедшимъ, мы должны сохранить происшедшее въ тайн. Если вы будете убиты, обратился онъ къ Ишимову, — я дерусь съ нимъ и, надюсь, мной не кончится.
Вс молча разъхались.
— Ну, поздравьте! озлобленно говорилъ Бронскій, входя въ кабинетъ:- таки влопался въ исторію!..
Леонъ вскочилъ изъ-за стола, взглянулъ въ лицо графу, и самъ измнился въ лиц, а Бронскій ходилъ большими шагами во комнат и разсказывалъ ему исторію.
— Этого нельзя такъ оставить! Драться, такъ драться! заключилъ онъ.
Леонъ презрительно тряхнулъ головой.
— Да, вамъ хорошо! Тряхнулъ, да и въ сторону!
— Онъ чорть знаетъ что здсь распуститъ; скажутъ струсилъ… Тутъ плохія шутки; мн еще на годъ по крайней мр нужно общее поклоненіе…
— А что скажутъ наши, коли вы лобъ подставите?
— Вдь это и бситъ! Чортъ дернулъ пить! Нтъ, холопство-то какое! Пьянехонька была компанія, а тутъ и хмль куда двался!..
— Вдь я говорилъ…
— Ну, что? говорилъ! Чмъ это теперь поможетъ? закричалъ Бронскій вн себя:- вдь мозгля какая! И пистолета чай въ руки взять не уметъ…
— Бросьте все, и демъ завтра въ ночь…
— демъ-то мы завтра во всякомъ случа, проговорилъ Бронскій, внезапно стихая:- такъ или иначе надо вывернуться. Нельзя же въ самомъ дл жертвовать цлою страной какому-нибудь господину Ишимову…
— Помните, графъ, если вы рискнете, вы теряете мое уваженіе!
— А чортъ съ вами и съ уваженіемъ вашимъ; мн и безъ того не легко! Пошлите сейчасъ же за почтовыми, я что-нибудь придумаю.
Леонъ ушелъ, а Бронскій слъ въ кресло, ожесточенно похлестывая хлыстомъ по полу.
— Это непростительно, вскрикивалъ онъ изрдка:- до такой степени забыться! До такой степени потерять тактъ!.. E ben trovato!…- Вдругъ онъ поднялся съ самодовольною улыбкой:- почему жь ему не остаться въ дуракахъ? Застрялъ же Твардовскій между небомъ и землей?
XVII. Ршительный шагъ
На разсвт Бронскій былъ уже въ губернскомъ город. Остановясь у губернаторскаго дома, онъ послалъ кучера на почтовую станцію перемнить лошадей и вошелъ въ пріемную. Съ нахмуреннымъ лицомъ, не отвчая на поклоны чиновниковъ, прошелъ онъ въ кабинетъ губернатора и засталъ его еще въ утреннемъ дезабилье. Генералъ просматривалъ какой-то сатирическій листокъ.
— А! Вотъ кстати-то! проговорилъ онъ, протягивая руку Бронскому:- поглядите-ка, вдь это на меня! Самъ съ усамъ — собственною персоной.