Марево
Шрифт:
— Именно незлопамятна, подхватилъ докторъ, — вотъ вамъ теперь на дл это придется доказать… несчастной этой націи, которая только своего хочетъ, — и онъ взялъ было Русанова за пуговицу.
— Какъ такъ? отшатнулся тотъ.
— Вы вдь тоже въ Польшу….
— Нтъ, за границу, холодно отвтилъ Русановъ.
— А за коимъ шутомъ тебя за границу несетъ, баровъ? вступился, начинавшій хмелть, Полозовъ, уставясь противъ него руки въ боки…
— Да вамъ-то какое дло?
— Не дло ты говоришь, вотъ что! Какого Русака теперь понесетъ за границу? чего онъ тамъ не видалъ? какого добра?
— Опомнись, глаза-то пропилъ что ли? ты погляди на
— Вотъ это такъ, заговорилъ священникъ, — этого барина и я знаю; за дурнымъ не подетъ… а вотъ вамъ докторъ не слдъ такія рчи держать… да еще и не въ первый разъ.
— Да, нтъ, что же! оправдывался тотъ, оробвъ:- я такъ только насчетъ гуманности вообще… я самъ немножко прогрессистъ… матеріалистъ, путался онъ:- вотъ на молодежь сошлюсь.
— А по вашему, по просту, сказалъ раскольникъ, — ни Богу свча, ни чорту кочерга.
— И ты туда же, разгорячился было докторъ, — самъ-то отщепенецъ, молчалъ бы ужь.
— Отщепенецъ? повторилъ раскольникъ глухимъ тономъ и глаза его засверкали изъ-подъ сдвинутыхъ бровей:- да хоть и отщепенецъ, а все ближе къ нимъ чмъ ты; мы вотъ съ батюшкой-то споримъ о двуперстномъ, да еще кой-какіе счетишки есть, а вдь вы — эва куда махнули! поднялъ онъ руку къ потолку.
— Каковы мы ни на есть, отозвался Полозовъ, — да вотъ вс вмст, а переметчиковъ намъ не надоть… Вотъ теб Богъ, вотъ теб и дверь.
— Посошокъ, господа, посошокъ на дорогу! подосплъ Чижиковъ съ бокалами.
Докторъ не сталъ, однако, дожидаться, и ухалъ безъ посошка, сопровождаемый очень не двусмысленными взглядами.
— Есть ли у тебя деньги-то, а то вотъ за одно ужь, заговорилъ Полозовъ сильно навесел, и доставая бумажникъ изъ дутаго сапога:- Полозовъ двадцать тысячъ солдатушкамъ отсыпалъ, прибавилъ онъ не безъ гордости, — такъ за двадцать первой не постоитъ!
— Ничего, раскошеливайся, поддакнулъ раскольникъ.
— Спасибо на чести, перебилъ Чижиковъ, — а отъ убытка избавимъ; теперь присядемте.
Присли; священникъ помолился; наступила минута того молчанія, что всегда странно сжимаетъ сердце на разставаньи.
— Ну, теперь съ Богомъ! поднялся Чижиковъ, слегка поблднвъ.
Вс поочередно обнимались, и вс гурьбой вышли на крыльцо; въ собравшейся толп пронесся говоръ, десятка два знакомыхъ лицъ мелькнуло передъ взволнованными спутниками. Они торопливо усаживались въ телгу, откланиваясь провожатымъ; затенькали бубеньчики, загудлъ колокольчикъ сначала рдко, и пристяжныя закрутивъ шею, ровною рысцой повезли ихъ по улиц. Громче и громче частилъ колокольчикъ, трясче подпрыгивала телжка, лошади пошли вскачь… Вотъ и почтовая станція пронеслась мимо, потянулось шоссе, городъ плавно уходилъ изъ глаз…. На вс стороны зеленла даль равнины съ блыми точками хатъ, ручными зеркальцами прудовъ, темными полосками яровъ и рощицъ; высоко, высоко ныряя въ безоблачной синев;, замирала трель жаворонка, перехватываемая гудньемъ поддужнаго колокольчика.
— Прощайте степи! заговорилъ Русановъ, обращаясь къ товарищу, задумчиво глядвшему назадъ:- два раза назжалъ я сюда, не рука мн здсь. По крайней мр окрпъ, и лиха за собой не оставиль.
Чижиковъ заглянулъ ему въ лицо съ чуть примтнымъ удивленіемъ.
— Вамъ странно, что я такъ легко покидаю ихъ, говорилъ Русановъ, словно угадавъ его мысль:- у васъ тутъ жена, дти, домъ… Мн нечего жалть, пережитое со мной, а то что недавно проснулось, встртимъ на каждомъ шагу… Да, проснулось
Чижиковъ уже слушалъ его съ жадностью.
— Къ чорту напускную хандру! Бодръ и молодъ я, жить хочу, любить… да только теперь и люблю настоящею, живою любовью… И вотъ она вся… — И Русановъ закрылъ на минуту глаза:- какъ живая стоитъ передъ мной!
— Да, освжило, перебилъ Чижиковъ, не понявъ Русанова:- постоимъ за себя, сила есть, русскимъ духомъ пахнуло.
VI. Немезида
Нсколько дней спустя Русановъ разстался съ Чижиковымъ на варшавской станціи. дучи городомъ, онъ почти не узнавалъ недавняго поприща террора; тамъ и сямъ по угламъ улицъ стояли дозорцы, дамы смиренно волочили по тротуарамъ цвтныя платья; патріоты словно въ воду канули; чаще стали попадаться русскія лица. На торговой площади собирались жители, войска становились по бокамъ пестрыми шпалерами; въ толп раздавалось сдержанное жужжанье нсколькихъ сотенъ голосовъ.
Русановъ вспомнилъ своего извощика, и завидвъ русскую физіономію, съ бородкой и въ поддевк, обратился съ вопросомъ.
— Мятежника казнятъ, флегматически отвтилъ тотъ:- слышь, почты грабилъ, что народу перевшалъ: а тамъ какъ накрыли ихъ, забралъ казну, да въ чужіе края тягу хотлъ задать; тутъ въ корчм и попался…. Пробраться надо загодя, а то народъ-отъ напретъ и поглядть не достанется….
Русановъ замшался въ толпу. Скоро потянулась процессія: впереди шелъ ксендзъ со крестомъ, сумрачно оглядывая зрителей; на нимъ двое солдатъ веди подъ руки Езинскаго. Онъ былъ блденъ и едва передвигалъ ноги. Взводъ солдатъ съ барабанщикомъ передъ фронтомъ конвоировалъ его до позорнаго столба; на него надли блый балахонъ, скрутили руки назадъ и привязали къ столбу. Ксендзъ подошелъ къ нему; Езинскій глянулъ изъ подлобья и отвернулся.
— Отказывается, сообщилъ ксендзъ офицеру.
Непріятное чувство сдавило Русанова при вид закутанной фигуры преступника, которому подняли на голову капюшонъ. Шесть человкъ вытянулась въ линію, глядя на командующаго. Барабанщикъ ударилъ безостановочную дробь. Зрители замерли въ ожиданіи, почти не слыша рзкаго разската барабана, заглушавшаго взводы курковъ. Офицеръ махнулъ платкомъ, бухнулъ оглушительный залпъ, блая масса дрогнула на столб и ослась, опустивъ голову. Отвязанный трупъ пошелъ къ земл, словно куль муки; солдаты обходили его церемоніальнымъ маршемъ….
— Мученикъ! зарыдала какая-то Полька возл Русанова. Что жь радуйтесь, злобно проговорила она истерически, обращаясь къ Русанову, и колотя себя въ грудь;- кровью вдь пахнетъ….
— Нечему радоваться, не о чемъ и жалть, холодно отвтилъ Русановъ, пробираясь черезъ толпу къ станціи желзной дороги. Невдалек отъ дебаркадера ему попался вооруженный отрядъ, сопровождавшій партію мятежниковъ, выселяемыхъ въ дальнія губерніи Россіи. Вс они шли межь двумя рядами штыковъ въ срыхъ арестантскихъ зипунахъ, съ холстинными мшками на плечахъ. Небольшое число пожилыхъ, непріятно поражавшихъ почти зврскими физіономіями, терялось въ живомъ поток цвтущихъ, румяныхъ лицъ молодежи, которая замтно бодрилась на глазахъ любопытной толпы прохожихъ. За пшими потянулись наемные экипажи боле зажиточныхъ пановъ и семействъ ихъ. Въ одномъ одиноко сидла молодая женщина, показавшаяся знакомою Русанову. Онъ протснился къ ней и узналъ Врочку; та быстро опустила вуаль и понурила голову….