Марево
Шрифт:
— Что жь вы такъ скоро вернулись-то? подтрунивалъ Леонъ.
— Да вы бы посмотрли, что тамъ длалось! Разв можно было устоять? Лзутъ на продомъ безъ всякихъ правилъ! И свои ряды разстроили, да и васъ только спутали!
— Вотъ какъ! усмхнулась Инна. — Гд жь вашъ товарищъ?
— Конрадъ? Его убили…. Варварски, безчеловчно убили! разгорячился Коля.
— Ну, а сами-то вы шли на ночную рзню въ самомъ гуманномъ расположеніи духа?
— Но, послушайте, кузина… Чу! Это пушечные выстрлы! вскочилъ Коля.
— Пусть ихъ! остановила она его за руку:- не бойтесь! Побойтесь вы себя самого…. Поглядите вы въ какую яму вы попади….
— Поглядите, мы разбиы…
Она вскочила на лошадь и выскакала на опушку; вдоль по полю въ разсыпную бжали мятежники, за ними ровно подвигалась пхота. Бронскій первый
— Намъ измнили! еслибъ я звалъ кто, шкуру содралъ бы съ живаго, говорилъ онъ бшенымъ голосомъ и кинулся въ толпу.
— Трусы! Негодяи! махалъ онъ знаменемъ, — назадъ! Стройся! голосъ его терялся въ сотн другихъ. Онъ съ размаху повалилъ одного сабельнымъ ударомъ, далъ два выстрла по бглецамъ изъ револьвера…. Одинъ только наддалъ, другой вздрогнулъ и упалъ головой впередъ…. Прочіе бросали оружіе и бжали безъ оглядки, вязли въ болот, падали въ изнеможеніи.
— Чортъ ихъ остановитъ! проворчалъ Бронскій, поворачивая лошадь къ хутору.
Пхота, преслдуя шайку по пятамъ, прошла почти мимо небольшой кучки конныхъ, очевидно пренебрегая ими; но два полевыя орудія замтили ихъ изъ хутора, и картечь завизжала, ломая сучья.
Вдругъ раздался крикъ. Инна едва успла отскочить въ сторону и закрыа лицо руками, узнавъ Русанова. На встрчу ему разомъ ударило пять, шесть выстрловъ, съ него слетла шапка, онъ покачнулся назадъ, но ничто не могло удержать бшеной скачки; привставъ на стременахъ, съ поднятою саблей наскакалъ онъ на графа, сталь звякнула, лошади сшиблись; одна повалилась на бокъ; другая, заржавъ, взвилась на дыбы и опрокинулась, об исчезли въ клубахъ пыли.
Русановъ поднялся на ноги, и первый, подбжавшій къ нему, покатился съ разрубленнымъ плечомъ; другой свалилъ его самаго выстрломъ почти въ упоръ; водолазъ кинулся ему на грудь, онъ схватилъ собаку за горло…. Теряя сознаніе Инна бросилась возл него на колна, обвила его одной рукой, и отталкивая другой острыя лезвія косъ, не чувствуя боли кричала въ изступленіи:- Пощадите! меня бейте! меня!
В. Клюшниковъ.
Часть четвертая
ГОЛАЯ ДЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. [4]
I. Проблескъ сознанія
"Что жь это я въ самомъ дл? Куда это я забжалъ?" спохватился Коля, приходя понемногу въ себя. Вода холодною лентой обвивала ему грудь, нервная дрожь охватила все тло, зубы частили; вокругъ непроглядною стной поднимался очеретъ, а надъ головой синла чистая, далекая высь. Перепалка стихала, чуть слышно доносились тревожные голоса, глухо задробили по лсу копыта и стали постепенно затихать….
4
"Русскій встникъ", 1864. Том 51. № 4
"Ухали!" встрепенулся Коля и рванулся было за ними; съ хутора неслась другая волна конскаго топота. Кавалеристы въ разсыпную перекликались на опушк. Человкъ пять спускались къ самому пруду, поили лошадей, переговаривались въ нсколькихъ шагахъ отъ бглеца, а онъ не двигался съ мста, вздрагивая при каждомъ шорох, и ожидая: вотъ-вотъ раздвинутся камыши, увидятъ его солдаты… и тогда прощай! Страхъ отнималъ ноги, а самого что-то тянуло выглянуть изъ убжища. Онъ пробрался на конецъ очерета, осторожно выставилъ голову, и проворно спрятался, ничего не разобравъ; ему померещилась кровавая рзня, истребленіе, бойня… направленное на него дуло!… Однако все было тихо; ободрившись, онъ ршился еще разъ полюбопытствовать: двое уланъ уносили съ поля Русанова, голова его свсилась на бокъ, руки качались будто плети, съ мертвенною уступчивостью… Въ другой кучк солдатъ, прихрамывая, упираясь и бранясь, шелъ отставной поручикъ Кондачковъ. Скоро кони скрылись за садомъ. Въ безразличномъ отупніи простоялъ Коля еще съ полчаса въ вод. Почти подл него, со дна пруда, поднималась высокая ракита; вокругъ ея пня весенніе наносы образовали пловучій островокъ; волна плескала подъ его окраины и разсыпалась мелкою рябью; на свтломъ дн лниво поварачивались
"Пускай ее живетъ," разсуждалъ Коля, снимая съ платья прицпившуюся улитку: "ступай, наслаждайся жизнью… Никого не надо трогать…" Меланхолическое настроеніе боле и боле овладвало имъ, онъ вспомнилъ стихи изъ Лермонтова Валерика:
…Жалкій человкъ! Чего онъ хочетъ? Небо ясно Подъ небомъ мста много всмъ; Но непрестанно и напрасно Одинъ враждуетъ онъ — зачмъ?И, повторивъ нсколько разъ послдній вопросъ вслухъ, онъ вскарабкался на берегъ островка, снялъ сапоги, вылилъ изъ нихъ воду, хотлъ было повсить ихъ на солнце и остановился…
"Зачмъ? Куда я теперь пойду? Что мн длать? Гд преклонить голову? Лисы имютъ воры…"
Мысли его не замтно перешли къ житію пустынниковъ, какъ они уходили изъ городовъ, отряхая прахъ отъ ногъ своихъ, питались акридами, дикимъ медомъ, и враны приносили имъ пищу; положимъ, въ этой стран не было ничего подобнаго, а враны могли только глаза выклевать, да вдь ухитряются же бглые солдаты проживать по лсамъ… можно поститься на шелковиц, глод, грибахъ… А зима? "Господи, спаси меня, спаси," зашепталъ онъ вдругъ, ставъ на колни и крестя себ грудь быстрыми движеніями правой руки, въ род того какъ на балалайк играютъ: "я раскаюсь въ прошлыхъ заблужденіяхь." Но тутъ стало ему совстно передъ самимъ собой: пришло на память, какъ онъ, ярый атеистъ, давалъ точно такіе же обты, собираясь на экзаменъ и запрятывая въ рукавъ клочокъ ваты отъ святой иконы, чтобъ этою самою рукой вынуть легкій билетъ…. "Будь они прокляты!" вырвалось у него новымъ порывомъ: "чему они научили меня? Какое это воспитаніе? Что я умю длать? На что я гожусь? Въ писцы никто не возьметъ…. Ни на что не похоже, какъ сть хочется," заключилъ онъ мысленно, подтянулъ кушакъ, и легъ на траву, надясь до ночи подкрпить себя хоть сномъ. Островокъ качался подъ нимъ, онъ старался еще бодрить себя, и съ какою-то безпечностью отчаянья принялся раскачивать подъ собой берегъ….
"Больше всхъ дяденька виноватъ," думалось ему противъ воли: "вотъ он фразы-то! Мысли свободно, вдь ты не рабъ, ты свободный человкъ! Хорошо ему тамъ на пуховикахъ-то!" Онъ обернулся въ ту сторону, гд въ зелени сада виднлась соломенная крыша усадьбы, и прежняя жизнь подъ крыломъ родственниковъ стала развертываться въ воспоминаніи….
"Тоже хороши!" желчно шепталъ онъ: "радовались не нарадовались бойкимъ мальчикомъ, вотъ теб и бойкость… Посадить бы ихъ въ мою кожу…"
Настроивъ еще цлую кучу плановъ побга, истомленный нравственною пыткой, онъ наконецъ уснулъ; мысли, путаясь и безсвязно мелькая въ разгоряченномъ мозгу, перешли въ образы: чудилось ему, что онъ сидитъ на высокомъ кресл, за столомъ, крытымъ краснымъ сукномъ, подписываетъ проекты реформъ, судитъ, рядитъ и управляетъ длами всей Россіи, а на другой столъ подаютъ ему жареныхъ фазановъ, куропатокъ, всевозможныя блюда, съ такими тонкими, ароматическими приправами, съ такимъ аппетитнымъ запахомъ, что такъ бы и поглоталъ все цликомъ… Но вотъ холодноватая сырость пронизываетъ его насквозь; отлежанный бокъ будто одеревенлъ, голодъ все сильнй да сильнй. Довольно, господа, идемте обдать! Онъ открылъ глаза: темное небо все въ звздахъ, и втеръ заунывно шелеститъ въ камышахъ…..
Безцльно побрелъ онъ берегомъ пруда къ рощ. Налво отъ него двигалась по песку собственная тнь, направо по вод лунный столбъ. Кожаны не слышнымъ полетомъ съ пискомъ кружились вокругъ него, мелькали надъ золотистою рябью воды, вились въ тепломъ воздух; на берегъ слабо плескалъ прибой. На мокромъ песк четко вдавились чьи-то слды и темноватыя пятна. Коля наклонился и разглядлъ кровь.
"Кто-нибудь изъ нашихъ шелъ этою дорогой," подумалъ онъ, направляясь по слдамъ. Они привели его въ чащу оршника, Тамъ, полузадернутый горными тнями, лежалъ навзничь окоченлый трупъ. Блый снгъ мсяца обдавалъ блдное лицо матовою синевой, на губахъ запеклась кровь, открытые глаза остановились на скошенномъ взгляд… что-то маленькое, черное побжало съ лица въ траву… Коля бросился въ сторону и пошелъ въ чащу, озираясь по сторонамъ.