Марево
Шрифт:
— Скоро вы дете, сосдъ? освдомлялась она,
— Хочется поскорй, говорилъ Чижиковъ. Поврите, Владиміръ Ивановичъ, я человкъ смирный, а до какой степени они меня озлобили своими продлками! Даже жалости я къ нимъ никакой не чувствую. Еще денька два и демте.
— И вы тоже? удивилась Юленька.
Русановъ кивнулъ головой.
Весь обдъ Юленьк было какъ-то неловко; она то заставляла себя шутить, то, не доканчивая начатой рчи, задумывалась, такъ что вс наконецъ замтили. Выйдя изъ-за стола, она тотчасъ опустила пажи амазонки и стала прощаться. Русановъ вызвался проводить ее, говоря, что ему нужно переговоритъ
— Что, небось, завидно? сказала она, указывая хлыстикомъ на скрывавшуюся усадьбу.
— А то незавидно, отвтилъ Русановъ.
— Кто жь вамъ мшаетъ? проговорила она, замтно поддльнымъ голосомъ:- взяли бы себ жену, стали бы такимъ же семьяниномъ.
Русановъ молчалъ.
— Я понимаю васъ, продолжала она:- еще бы мн васъ не понять! Мы оба надломаны. Говорятъ: "битая посуда два вка живетъ"; да что толку? Но вотъ что, Владиміръ Иванычъ, какой толкъ и мыкаться-то?
— Никакого, отвтилъ онъ.
— Зачмъ же вы дете, живо перебила она.
— А зачмъ мн оставаться? Полгода еще, по крайней мр, лчиться надо; да наконецъ не вкъ же и воевать.
Она помолчала, поиграла поводьями, потомъ тихо проговорила, глядя всторону:
— Счастливый путь…. Охъ, да еслибъ вы знали, какъ охотно сама я ухала бъ куда-нибудь… только подальше… хоть въ Сибирь, хоть въ Камчатку…
Иной разъ едва слышная рчь разитъ больнй всякихъ возгласовъ любаго трагика; такимъ дйствительнымъ, жизненнымъ отчаяніемъ отдались въ Русанов эти слова…
— Вы думаете легко мн здсь? продолжала она въ порыв откровенности:- мать родная косится, бгаетъ меня словно зачумленной; братъ… Ну, конечно, онъ такъ благороденъ, что не выказываетъ, какъ ему трудно снести пятно семейной чести разв я не чувствую этой обидной снисходительности? А сосди? Т ужь прямо, чуть не въ глаза распутной зовутъ…
Тяжело было Русанову слушать ее, онъ почти обрадовался, когда она завидвъ невдалек околицу хутора, подняла лошадь въ галопъ и не не сдерживала ее вплоть до самаго крыльца.
Они застали Авенира въ его рабочемъ кабинет; онъ давалъ аудіенцію сдому атаману, и въ первый разъ еще, можетъ-быть, боле слушалъ чмъ самъ говорилъ…. Какъ только тотъ отпустилъ старика и спряталъ счетную книгу, Русановъ обратился къ нему съ вопросомъ: не будетъ ли порученій въ Лондонъ.
— Я ду за границу, прибавилъ онъ.
Юлія вздрогнула, Авениръ поднялъ на него изумленный взглядъ, прояснился вдругъ, и вдругъ взявъ об руки Русанова, крпко стиснулъ ихъ…
— Какъ не быть порученій? заговорилъ онъ со со слезами на глазахъ;- давно готовы уже… Вотъ…. Онъ отперъ ящикъ письменнаго стола и досталъ денежный пакетъ. — тутъ все что можно послать, отвезите ей… Любите ее, Русановъ, любите мою бдную, несчастную сестру! Спасите ее! говорилъ онъ, обнимая Русанова. Онъ просидлъ съ ними вечеръ, толкуя о предстоящей поздк, прося ихъ сохранить ее втайн отъ уздныхъ язычковъ. Проходя темную залу, онъ столкнулся съ Юліей, поджидавшей его.
— Возьмите это, проговорила она взволнованнымъ шепотомъ, сунувъ ему въ руку брилліантовое колье: — можно продать… Это его подарокъ… Богъ съ нимъ, я ему
Грустно выхалъ Русановъ съ маленькаго хуторка; судьба молодой женщины глубоко запала ему въ душу, теперь только понималъ онъ, какъ женщина можетъ любить и что она можетъ простить…
V. Проводы
У подъзда губернской гостиницы позвякивала бубенчиками почтовая тройка. Ямщикъ, стоя въ перекладной телжк, увязывалъ переплетъ надъ двумя чемоданами. На двор собирался народъ, дня два уже ходилъ по городу слухъ о поздк Чижикова въ Польшу; всмъ хотлось въ послдній разъ взглянуть на земляка…
Онъ самъ хлопоталъ въ буфет объ угощеніи созванныхъ имъ знакомыхъ; ничуть не подозрвая что происходило между ними въ общей зал, гд они нежданно, негаданно, столкнулись носъ съ носомъ.
— Ну, братъ, говорилъ Полозовъ зятю, утираясь пестрымъ платкомъ:- тащилъ я теба, уговаривалъ проститься съ Митричемъ-то, а самъ попалъ, какъ куръ во щи…
— Что такое? отвтилъ Доминовъ, не поднимая глазъ съ полу.
— Вотъ онъ, пріятель-то! подмигивалъ тесть на забившагося въ противоположный уголъ Авенира: — эхъ, кабы зналъ гд упасть, такъ соломки бъ подослалъ! Ажно потъ прошибаетъ, какъ вспомню, какъ я его желзомъ-то погрлъ.
"Кому первому подойдти?" думалъ Русавовъ, расхаживая вдоль по зал и поглядывая на бывшаго начальника: "кто изъ васъ больше виноватъ другъ передъ другомъ?"
Старичокъ священникъ одиноко сидлъ у окна, и степенно сложивъ руки, избгалъ взгляда другаго купца, раскольника, переминавшаго въ рукахъ картузъ.
Положеніе стало еще затруднительне, когда старый докторъ, отецъ Врочки, влетлъ мелкимъ бсомъ и началъ со всми здороваться…
— Завидный характеръ, шепнулъ Авениръ подсвшему Русанову: — дочь-то гд? А ему и горюшка мало….
— Я уйду, отвтилъ тотъ. — Каково видть эту рознь даже между своими?…
И въ самомъ дл онъ взялся было за кепи, какъ вдругъ вошелъ Чижиковъ; за нимъ половой съ виномъ и бокалами. Вс поднялись на встрчу хозяина….
— Ну, господа, заговорилъ онъ не совсмъ твердымъ голосомъ, — прошу не взыскать на угощеніи… Больно ужь спшно собрались… Коли въ чемъ виноватъ передъ вами, простите… Богъ знаетъ, придется ли когда свидться? Придется если положить за васъ голову, жену мою не забудьте… — голосъ у него дрогнулъ, и онъ торопливо взялъ свой бокалъ. — Не оставьте, Богъ васъ не оставитъ, а я служить готовъ… За матушку Русь! крикнулъ онъ, поднимая бокалъ…
— Ура! отвтили вс, обступивъ его:- качать его! качать!
И подхвативъ на руки, подняли вверхъ…
— Шампанскаго! кричалъ онъ, задыхаясь отъ дружныхъ подхватываній:- наливай проворнй!
— Ваше здоровье! проговорилъ Полозовъ подходя къ Авениру:- прости и ты меня, баринъ; дло коммерческое… сочтемся!
— Не то время теперь, чтобы старыми долгами считаться, отвтилъ тотъ, чокаясь, — а я не сержусь: за ученаго, говорятъ, двухъ даютъ…. А понадобятся деньги, къ теб же приду.
— Это онъ вретъ, шепталъ Русановъ Доминову, пожимая въ общемъ говор его руку, — не легко ему, да и къ тому попробуй приди за деньгами, пожалуй и не дастъ… А вотъ за что люблю Русь — незлопамятна! прибавилъ онъ вслухъ.