Мария Магдалина
Шрифт:
Часто кульминационным пунктом проповеди о Марии Магдалине становился рассказ о мистическом вознесении святой в пустыне. Францисканский настоятель Лука да Падова (ум. в 1287 г.) в конце одной из своих проповедей поведал о том, что аскетическая жизнь Магдалины, посвященная религиозной медитации, подчинялась законам ordo in contrarium — порядка через противоположность. До своего обращения она была страшной грешницей, после же стала столь добродетельна, что ангелы вознесли ее на небеса. Кроме того, необходимо осознать то обстоятельство, что вознесение ее было не только интеллектуальным, но и телесным. До своего обращения она одевалась в красивую и дорогую одежду, после же ничто не покрывало ее тела. Наконец, что касается еды, то, будучи грешницей, она привыкла вкушать всякие лакомства, теперь же питалась небесной пищей, совершенно отказавшись от угощения для плоти [332] .
332
«Primo enim cum hominibus ut peccatrix vilissima conversabatur. Sed postmodum ab angelis vero praeciosissima ad celestia ellevabatur… corpus eius quia non tamen intelectualiter sed etiam sensibiliter corpore ellevabat. Item quae prius mollibus et praeciosis vestimentis induebatur, iam nullo materiali vestimento tegebat[ur]. Item quae delicatis cibis utebatur, iam celesti cibo reficiebatur, omni refectione carnali abiecta». MS Antoniana 466, f. 270v; RLS 4: 95.
Подобные лишения, как замечает Пьетро де’Натали в «Catalogus sanctorum», свидетельствуют о том, что Христос пожелал угостить Марию Магдалину не земной, а небесной пищей [333] . Проповедники и авторы житий сопоставляли божественную еду, приготовленную Иисусом для Марии в Вифании, с ангельской пищей, предлагаемой ей в пустыне. Голодание, как было прекрасно известно в Средние века, часто становится причиной мистических видений и таких сопутствующих сверхъестественных
333
«Ut sic daretur intelligi: quod non terrenis dapibus sed epulis tantum celestibus earn Christus disposuerat satiare… Sic que saciata nullis aliis corporalibus alimentis indigebat». Catalogus sanctorum, 257–258.
334
Racconti esemplari di predicatori del Due e Trecento, под ред. Джорджо Варанини и Гвидо Балъдасарри, 3 т. (Рим: изд-во «Салерно», 1993 г.), т. 3, с. 141.
335
Цит. по Haskins Mary Magdalen, с. 187.
Мотив удаления Марии Маргариты в пустыню встречается не только в житийно-церковной литературе и проповедях, но и в литургии. К началу четырнадцатого столетия существовало уже немало гимнов, славящих святую пустынницу. В одном, исполняемом во время часов перед обедней, говорилось следующее:
Возрадуйся, дщерь царя царей,
Покидающая пещеру в семь часов [336] .
В одном из двух хвалебных гимнов Савонаролы, посвященных Марии Магдалине, поется о святой, поддерживаемой в воздухе ангелами во время религиозной медитации в пещере. Он призывает аудиторию своими сладостными песнями и чистыми помыслами присоединиться к ней, пребывающей на непривлекательного вида горе:
336
Это один из трех гимнов, обнаруженных в приложении к проповеди Бернардино Feria Quinta в Opera Omnia, т. 3 (1956 г.), 441прим. 64. Она тоже была популярна; она была издана небольшой книжкой под заголовком Sette gaudi di Santa Maria Maddalena (место и дата издания не указаны). Одна из них хранится в собрании Каппони Ватиканской библиотеки: BAV Capponi V.686.int.64. Другие гимны, использующие этот мотив, указаны у Зоверфи. См. Szovetffy Peccatrix quondam femina, 103, 141.
Воспарите на ту неприветливую гору,
Где Мария Магдалина предается созерцанию,
Поднимемся со сладостными песнями
И чистыми и ясными помыслами.
Она парит в воздухе
Перед дорогим ликом Назарянина [337] .
Если пишущая братия, представляя себе Марию Магдалину, испытывающую мистическое упоение в пустыне, приходила в восторг, что же тогда говорить о художниках. Почти во всех средневековых итальянских фресковых циклах, посвященных ее vita, можно встретить хотя бы одну сцену, изображающую уход ее от мира в пустыню, чего нельзя сказать о каком-нибудь еще эпизоде из ее жизни, изложенной в Новом Завете или в житиях [338] . Взять хотя бы Неаполь времен правления анжуйской династии. Здесь в трех церквах, расписанных в конце тринадцатого — начале четырнадцатого столетий фресковыми циклами со сценами из жизни святой, встречается сцена затворничества ее в пустыне. И, пожалуй, самым прекрасным является изображение кисти Пьетро Каваллини, которое находится в доминиканской церкви Сан-Доменико Маджоре (рис. 19) [339] . Во многих циклах, например, в церкви Сан-Доменико в Сполето, встречается сцена, где святая Мария Магдалина, поддерживаемая ангелами, парит в воздухе, позаимствованная, по-видимому, из изобразительного ряда Вознесения Девы Марии (рис. 20) [340] . Следует, однако, заметить, что эта сцена встречается не только во фресковых, рассказывающих о жизни святой циклах, но также на отдельных «портретных» фресках, запрестольных образах, панно и в росписи на пределле, иллюстрированных рукописях. В одной религиозной книге, написанной на латыни, но созданной в Германии, имеется иллюстрация, на которой Мария Магдалина, совершенно обнаженная и прикрытая лишь своими густыми волосами, парит над землей, поддерживаемая ангелами в огненно-красных одеждах (рис. 21) [341] .
337
Это строфы 1, 2 и 9 хвалебного гимна (lauda:), приведенного в работе Патрика Мееси Infiamma il mio сог, с. 161–189. Я подправила его перевод.
338
О том, где находятся фресковые циклы, изображающие сцены из ее жизни, говорится во 2-й главе, прим. 191. Из тринадцати фресковых циклов времен позднего Средневековья со сценами из ее жизни только в двух нет этого эпизода. Во-первых, в часовне Марии Магдалины церкви Святого Антония ди Ранверсо. Поскольку большая часть этого поврежденного цикла утрачена, то сцена, изображающая ее затворничество, предположительно все же существовала там. Лишь во Флоренции в капелле Ринуччини при церкви Санта-Кроче, где работал Джованни да Милано, нет этой сцены. Из пяти сцен четыре — это евангельские сюжеты, и одна позаимствована из житийной литературы. Речь идет о Марсельском чуде. Возможно, художник потому не счел нужным изображать предающуюся религиозной медитации Марию Магдалину, что уже нарисовал сцену в Вифании (редкое явление!), где святая сидит у ног Христа и внимает каждому его слову.
339
Все три церкви — Сан-Лоренцо Маджоре, Сан-Доменико Маджоре и Сан-Пьетро а Маиэлла — прямо или косвенно находились под покровительством анжуйской династии либо были как-то связаны с ее представителями (эта тема будет рассмотрена в 11-й главе). Об убранстве трех часовен см. Ferdinando Bologna I pittori alia corte angioina di Napoli 1266–1414 (Rome: Ugo Bozzi, 1969), 94–97,115–146,311-320.
340
О других примерах использования этого мотива см. La Maddalena fra sacro e profano, 31–64, 218–227. О часовне см. гл. 2.
341
Эта миниатюра была взята из рукописи четырнадцатого столетия, религиозной книги, посвященной Марии Магдалине. Она состоит из жития святой, рассказа о сотворенных ею чудесах, пяти проповедей, антифонов и гимнов. Эта рукопись была переписана в Германии Бертольдом Геедерским. В настоящее время она находится в Британской библиотеке — MS Add. 15682, f. 105r. Также эта сцена встречается на панно кисти Мастера Магдалины в Leggendario Ungherese, MS BAV Vat. lat. 8541, f. 103v, и на пределле, где Боттигелли написал свою Троицу, рассматриваемую в 6-й главе.
Пожалуй, стоит задержаться на минуту и рассмотреть изображение, подчеркивающее обнаженное тело Марии Магдалины, прикрытое лишь ее густыми волосами. Волосы
Показательно то, что как до обращения, так и после, в облике Марии Магдалины прежде всего бросались в глаза ее пышные и ниспадающие волосы. Будучи грешна плотью, она заходит в дом фарисея, плачет у ног Христа и вытирает их своими волосами. Знаменательно, что в момент обращения волосы ее — символ плотского греха — становятся олицетворением ее раскаяния. И подобная многозначность символов передалась ее изображению в Ла Сент-Бом. Согласно легенде за годы, проведенные в пустыне, затворничества и глубокого раскаяния ее одежда рассыпалась от ветхости, и ее обнаженное тело прикрывали лишь отросшие за это время волосы. С одной стороны, наготу Марии Магдалины можно рассматривать как символ чистоты и невинности, обретенных ею после обращения. Однако, принимая во внимание то, что в прошлом она предавалась плотскому греху, средневековые описания и изображения обнаженного, прикрытого лишь волосом тела Марии Магдалины вызывают представление не только о состоянии невинности, существовавшей до грехопадения: они также указывают на чувственный аспект ее наготы, служат напоминанием о ее прошлом, когда она была грешна плотью. Не следует забывать о том, что в средневековом мире Мария Магдалина была известна как beata peccatrix — святая грешница, титул, напоминающий одновременно о грехе и святости. Подобную же функцию исполняли и изображения обнаженной, прикрытой волосами и предающейся в пустыне созерцанию Марии Магдалины. Ее нагота была одновременно и невинна, и соблазнительна. Копна ее волос служила покрывалом невинности, но вместе с тем и напоминанием о женской сексуальности. Средневековые художники, их заказчики, проповедники и моралисты — все они поддались огромному обаянию этой противоречивой фигуры, и именно заложенное в ней противоречие и позволило в Средние века стать изображению Марии Магдалины в пустыне одним из самых живучих образов.
Эта святая отшельница также вызывает в памяти изображения с Иоанном Крестителем. Его и Марию Магдалину в Средние века часто писали вместе, поскольку они оба провели какое-то время в пустыне [342] . Роберта Джилкрайст, кроме того, напоминает нам, что христианское представление о «возрождении через крещение и покаяние» связано с именами этих двух святых, так как они являются воплощением этих идей [343] . Быть может, данная связь и есть объяснение привязанности флорентийцев к Марии Магдалине. Иоанн Креститель являлся (и по сию пору остается) покровителем Флоренции, и поэтому тосканские художники часто писали вместе с Марией Магдалиной и его. И в самом деле, во Флоренции южная стена капеллы Марии Магдалины в Палаццо дель Подеста расписана сценами из ее жизни, а северная — из жизни Иоанна Крестителя [344] .
342
И эта связь воплощена во флорентийском триптихе начала четырнадцатого столетия. На центральном панно изображена Богородица, восседающая в окружении святых на престоле. Левая створка имеет два регистра: в верхней части изображен Иоанн Креститель в пустыне, в нижней — Мария Магдалина с распущенными волосами, во время созерцательной молитвы. Оффнер и Стееуег Сборник III. 7 (1967 г.), рис. 27.
343
Роберта Джилкраест Созерцание и действие: Иное монашество (Лондон: издательство Лестерского университета, 1995 г.), с. 216.
344
О триптихе тринадцатого столетия с изображением святых, покровителей Флоренции, см. Giovanni Poggi II Duomo di Firenze (Берлин: Бруно Кассирер, 1909 г.), с. 99—100, рис. 71. Среди них есть и отшельники — Мария Магдалина и Иоанн Креститель. О капелле Святой Марии Магдалины в Палаццо дел Подеста см. Janis Elliott The Judgement of the Commune: The Frescoes of the Magdalen Chapel in Florence Zeitschrift fiir Kunstgeschichte 61 (1998): 509–619. Джанис Эллиотт указывает на то, что в капелле Марии Магдалины изображены две сцены из жизни Иоанна Крестителя. Впрочем, не только в Тоскане этих святых рисовали вместе. Таких изображений великое множество, например, в пармском баптистерии. Цветную репродукцию этой фрески четырнадцатого столетия см. Battistero di Parma, 2 т. (Милан: Франко Мария Риччи, 1992–1993 гг.), работы Г. Дуби, Г. Романо, К. Фругони и Ж. Jle Гоффа, т. 2, с. 160. То, что их изображали вместе, имело, возможно, политический подтекст, — речь об этом пойдет в 11-й главе, прим. 48–51.
Примечательно то, что эти святые считались пророками. Анонимный составитель житий, цистерцианский монах, называя ее предвестницей вознесения Христа, говорит:
Она была свидетелем восхождения на гору; также она сообщила апостолам о самом выдающемся событии, как только оно произошло… она показала, что она так же, как и Иоанн Креститель, является больше, чем пророком… Ее деяния равны его, пишут четыре евангелиста [345] .
Росту интереса к личности Марии Магдалины как образцу святой, отшельнической жизни способствовал в четырнадцатом столетии огромный успех «Vite de’santipadri» Кавалка, volgarizzamento «Vitae patrum», предназначенная для мирян. Написанная на итальянском языке, она включала vita Марии Магдалины в разделе о Vitae matrum, матушках-пустынницах [346] . Ее перевод, сделанный Кавалка, а также жития других отшельников, несомненно, способствовали росту популярности всех святых пустынников того периода, в том числе Гонофрия, Антония Аббата и Иеронима [347] .
345
Пророчица: Мыкофф Жизнь, с. 84–85, 96. Также предсказательницей Марию Магдалину считали Рабан Мавр (PL III, 84), Петр Абеляр (PL 178, 485), Иоанн Библейский (MS BAV Borgh. 24, f. 63v) и Гумберт Римский (De eruditione praedicatorum, кн. II, с. 483–484). Темы пророчества и покаяния продолжали волновать умы художников и скульпторов, которые по-прежнему изображают Марию Магдалину и Иоанна Крестителя вместе. Деревянная скульптура Марии Магдалины, изготовленная Донателло для флорентийского баптистерия, не говоря уже о подобной фигуре Иоанна Крестителя для церкви Санта-Мария Глориоса деи Фрари в Венеции, была сделана под влиянием проповеди Антонио Пьероцци, который говорил о святости отшельнической жизни во Флоренции примерно в то же время, когда в середине пятнадцатого столетия скульптор взялся за исполнение этих заказов. Впрочем, документов, подтверждающих, что скульптура была Донателло заказана, нет. По мнению Джона Поупа-Хеннесси, скульптура Марии Магдалины была изготовлена в 1454 году, когда Донателло вернулся из Падуи. См. John Pope-Hennessy Donatello sculptor (New York: Abbeville, 1993), 276–277. Уилк полагает, что на создание скульптуры Марии Магдалины Донателло вдохновила проповедь Антонио. См. Wilk The Cult of Mary Magdalen, 685–698. Скульптура Иоанна Крестителя для церкви братьев-миноритов в Венеции была изготовлена в 1438 году. Это францисканская церковь; заказ был сделан флорентийским scuola (землячеством), что объясняет наличие в Венеции всего одной работы Донателло. См. Rona Goffen Piety and Patronage in Renaissance Venice: Bellini, Titian and the Franciscans (New Haven: Yale University Press, 1986), 26. Другая скульптура Крестителя, изготовленная для сиенского собора и датируемая 1457 годом, поразительно напоминает скульптуру Марии Магдалины. Его фотография помещена в Донателло Поупа-Хеннесси, рис. 287 и 288. Другие скульптуры кающихся грешниц того же периода и работы тосканских мастеров см. Le Maddalena tra sacro e profano, 48–52.
346
О некоторых матушках-пустынницах можно прочитать у Алисон Годдард Эллиотт в «Дорогах в рае». О распространении этого образца святой отшельнической жизни в средневековой Италии см. Carlo Delcorno Le Vitae patrum nella letteratura religiosa medievale (secc. XIII–XV), Lettere Italiane 2 (1991): 187–207, и труды конференции в сборнике Eremitismo nei francescanesimo medievale (Atti del XVII convegno della Societa Internazionale di Studi Francescani, Assisi, 12–14 ottombre 1989) (Perugia: Universita degli Studi di Perugia, Centro di Studi Francescani, 1991), особенно эссе Джованны Касагранде Forme di vita religiosa femminile solitaria in Italia centrale, 51–94; Edith Pasztor Ideali dell remetismo femminile in Europa tra i secoli XII–XV, 129–164, и Daniel Russo L’iconographie de l’eremitisme en Italie a la fin du Moyen Age XIIIe — XVe siecle, 187–207. См. также Anna Benvenuti Papi Donne religiose nella Firenze del Due-Trecento, In castro poenitentiae: santita e societa femminile nell’Italia medievale (Rome: Herder, 1990), 593–634.
347
Об отшельнической жизни Иеронима см. Eugene Rice Saint Jerome in the Renaissance (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1985). Чиара Фругони утверждала, что перевод, сделанный Кавалка в доминиканском монастыре Святой Екатерины в Пизе, вдохновил Буффалмаччо на создание изображения Vitae patrum в пизанском Кампосанто. См.: Altri luoghi, cercando il paradiso (II ciclo di Buffalmacco nei Camposanto di Pisa e la committenza domenicana), Annali della Scuola Normale Superiore di Pisa (Classe di Lettere e Filosofia), вып. III, т. XVIII/4 (1988): 1557–1643. Судя по всему, фрески со сценами из жизни отшельников кисти Леонардо да Бесоццо и Пирринетто да Беневенте в августинской церкви Сан-Джованни а Карбонара в Неаполе тоже являются результатом широкого распространения Кавалкавского перевода Vitae patrum. См. также Ellen Callman Thebaid Studies, Antichita Viva 14 (1975): 3—22.