Маршалы Наполеона
Шрифт:
Австрийцы полагают, что находятся в относительной безопасности, ибо между ними и французской армией — широкий Рейн, переправиться через который незаметно французам, разумеется, не удастся. Столь надежное, по их мнению, прикрытие побуждает австрийцев рассредоточить свои силы по близлежащим деревушкам, разбросанным вокруг Маннгейма. Когда Нею становится обо всем этом известно, в его голове мгновенно вырабатывается план: с небольшим отрядом незаметно форсировать Рейн и внезапным ударом (coup-de-main) захватить город. Но чтобы такая операция прошла успешно, чтобы дерзкий налет не превратился в дорогостоящую авантюру, Нею совершенно необходимо точно знать, где находятся постовые в самом Маннгейме и где расположились австрийские отряды, находящиеся вне городских стен. Мишель не может никому доверить рискованное задание выяснить, каково месторасположение австрийцев, и, «преобразившись» в пруссака, под покровом ночи он перебирается через Рейн, оказавшись на вражеском берегу. Превосходное знание немецкого помогает Нею сойти за местного жителя и беспрепятственно выяснить все то, без чего нападение на Маннгейм с малыми силами может
28 марта 1799 г. Ней получает новое повышение: теперь он — дивизионный генерал{426}. Удивительно, но это заслуженное им отличие скорее озадачивает Нея. В противоположность большинству военных он совсем не честолюбив в том плане, что он нисколько не гонится, а следовательно, и не особенно ценит всякого рода внешние атрибуты славы вроде чинов, званий, орденов и тому подобных отличий. Слава быть со своими солдатами в самом опасном месте, слава разделять с ними все тяготы службы, честно исполнять свой долг — все это для Нея неизмеримо важнее пустых и пышных званий, чванного самодовольства выскочки. К тому же он не уверен, соответствуют ли новому высокому чину его способности. Когда вскоре после повышения правительство решает поручить Нею временно исполнять обязанности командующего Рейнской армии Республики[156], он почти с испугом пишет Директории: «Учли ли вы недостаточность моих военных способностей для того, чтобы доверить мне столь высокую должность?»{427}.
Власть предержащие не обращают внимания на генеральскую скромность. В начале мая 1799 г. генерал Мишель Ней командует легкой кавалерией Гельвецкой армии, а три недели спустя — гвардейской дивизией, причем его непосредственным начальником здесь является генерал Николя-Шарль Удино, впоследствии, как и сам Ней, один из наполеоновских маршалов.
Удино
Из писем к Нею той поры сохранились немногие, но среди них есть одно в высшей степени интересное, поскольку оно подтверждает редкостное для военного человека отсутствие у адресата чего-либо даже отдаленно напоминающего тщеславие. Автор этого письма — Бернадот, сослуживец Нея по Рейнской армии. «Посмотри вокруг себя, мой дорогой Ней, — писал ему Бернадот 14 мая 1799 г., — и честно мне ответь: разве твоя совесть не повелевает тебе распрощаться со скромностью, которая становится ложной и даже опасной тогда, когда она чрезмерна. Нам нужны герои, сердцам которых неведом страх, соблазны и которые, сверх того, исполнены благородного честолюбия… У кого, как не у тебя предостаточно этих талантов и качеств?.. Прощай, мой дорогой Ней. Я говорю с тобой как отец, но… так же как и тот, кто связан с тобой узами искренней дружбы и огромного уважения»{428}.
Отважно сражаясь в рядах Рейнской армии, «Ней, как и все прочие военные его эпохи, с осуждением относился к гражданскому обществу из-за его нестабильности, его аморальности и… развращенности»{429}. Всегда пользующийся популярностью в стране, сотрясаемой глубоким и всеобъемлющим кризисом, лозунг «сильной руки», по-видимому, не был неприемлем для такого человека, как Мишель Ней. Поэтому нет ничего удивительного в том, что низвержение агрессивно-бессильной и фатально бездарной Директории в результате переворота 18 брюмера 1799 г. вполне им одобряется. Месяц спустя после этого знаменательного события в письме к командиру эскадрона Денуайе Ней с энтузиазмом рассуждал о преобразованном правительстве, искренне желающем блага для Республики, и об офицере[157], способном оказать важные услуги Отечеству{430}. Правда, на основе этого письма Нея все же будет неправильным предположить, что он увидел в «революции 18 брюмера» нечто совсем отличное от всего происходившего во Франции начиная с 1798 г. В его представлении первый консул — генерал Бонапарт был всего-навсего первым магистратом Республики и никем иным. То, что Ней — республиканец, не подлежит ни малейшему сомнению. Прежде всего это объясняется тем, что он «рейнец». «Эта новая великая Рейнская армия, — писал об армии Рейна 1799 г. Альбер Ван-даль, — …насчитывала в своих рядах благороднейшие силы Франции; она была проникнута энергическим революционным духом и гораздо меньше предана Бонапарту чем свободе. Многие офицеры и солдаты в ней не отделяли воинского долга от долга гражданина. Именно в силу своих добродетелей и страстей эта армия была не слишком податлива…»{431}.
Другое объяснение республиканизма Нея состоит в том, что, невзирая на изъяны своего образования, Мишель прекрасно понимал: революция и республика дали ему все; без них деревенский мальчонка из Саррлуи, наверное, мог заслужить
Бонапарт — первый консул
Приветствуя переворот 18 брюмера, Ней, однако, — далеко не бонапартист. «Поверьте мне, мой дорогой генерал, — пишет он своему другу Лекурбу в ноябре 1799 г., — мое единственное честолюбие состоит в том, чтобы исполнить свой долг. Я никогда не унижусь до того, чтобы служить отдельным людям. Я всегда думаю лишь о моей стране… и пожертвую ради нее всем, если обстоятельства того потребуют»{433}.
В кампании 1800 г., как и в предыдущие годы, Ней вновь сражается в рядах Рейнской армии под командованием генерала Моро. По словам одного из его биографов, именно Нею принадлежит слава победы над австрийцами в битве под Гогенлинденом (2–3 декабря 1800 г.), в которой армия Моро наголову разгромила армию эрцгерцога Иоанна{434}. Впрочем, столь высоко оценивая роль Нея в этом сражении, его биограф, видимо, впадает в «грех» преувеличения, вообще присущий многим авторам жизнеописаний. К тому же гогенлинденская победа «была не плодом заранее продуманной стратегии, а, как верно выразился Наполеон, «удачной встречей», правда, крупного масштаба. Успех, — замечает Ганс Дельбрюк, — выпал на долю французов… благодаря качественному превосходству войск и решительности юного генерала Ришпанса»{435}.
Но и Ней, несомненно, отличился в сражении 2–3 декабря, ибо вскоре после Гогенлиндена получил денежную награду в 10 тыс. франков «от благодарного Отечества»{436}.
Однако «благодарное Отечество» в лице первого консула Республики генерала Бонапарта не спешит доверить Нею сколько-нибудь ответственный пост, поручить ему важное дело. Но репутация, которую Ней завоевал, сражаясь в рядах Рейнской и Самбро-Маасской армий, все же не может быть проигнорирована главой государства. И вот, три месяца спустя после заключения Люневильского мира с Австрией, в мае 1801 г. по приглашению Наполеона Ней является в Париж. Первый консул принимает Нея в бывшем королевском дворце Тюильри, его знаменитом павильоне Флоры, ибо отныне раззолоченные тюильрийские чертоги Бурбонов — резиденция Бонапарта. Это их первая встреча. Превосходный психолог, Наполеон легко находит нужную тональность в разговоре с неотесанным и простоватым воякой. Единственная дань формальностям — представление Нея Бонапарту находящимся здесь же генералом Бертье — в ту пору военным министром Республики. Дальше все происходит так, как если бы встретились два старых друга, один из которых безмерно рад показать приятелю свой дом и свой город. «Добро пожаловать, гражданин Ней, добро пожаловать в Париж и в Тюильри»{437}, — такими словами встречает Наполеон Нея. Первый консул мастерски изображает радушие, напоследок одарив Мишеля саблей: «Примите это оружие, — говорит он, — на память о дружбе и уважении, которые я испытываю по отношению к вам. Оно принадлежало паше, нашедшем геройскую смерть в битве при Абукире[158]»{438}.
Ней то ли очарован, то ли ошарашен, а скорее всего и то и другое вместе. Любопытное свидетельство тех чувств, которые он испытал, впервые увидевшись с Наполеоном в Тюильри, — его письмо, написанное Мишелем вскоре после того, как эта встреча состоялась: «Прием, который я встретил у генерала Бонапарта, превосходит все, что можно описать, — не без изумления сообщает Мишель своему корреспонденту. — Он (первый консул), — продолжает Ней, — обязал меня сопровождать его на спектакль после обеда и вслед за продолжительным и очень приятным разговором отвез меня в мою гостиницу…»{439}.
Но, несмотря на любезный прием и обходительность, проявленные в отношении Нея, Наполеон не собирается давать мало ему известному рубаке должность или поручение, представляющие какую-либо важность[159]. Обласканный первым консулом, но не получивший никакого назначения Мишель Ней уже на следующий день после визита в Тюильри покидает Париж. Он возвращается домой, в Саррлуи. За то время, что он отсутствовал, здесь произошли перемены и, кроме постаревшего на восемь лет отца, его встречает сестра, успевшая обзавестись семейством и именуемая теперь гражданкой Мунье[160]. Генерал без обязанностей: пожалуй, первый и последний раз в своей жизни Ней оказывается в подобном положении… Те месяцы (где-то чуть более полугода), что он проводит дома, Мишель изнывает от безделья, не зная, чем себя занять. Наблюдательные деревенские кумушки зорко следят за тем, что происходит в доме у Неев, и вскоре, к немалой своей радости, открывают «тайну»: Мишель Ней встречается с некоей молоденькой немкой, которую молва немедленно превращает в его любовницу{440}. Как знать, возможно, это и правда. Однако привыкшему к службе, напряженному ритму жизни Мишелю очень скоро надоедает праздное времяпрепровождение даже в обществе хорошенькой и неравнодушной к нему девицы.