Маршалы Наполеона
Шрифт:
Семья Нея была из числа протестантских, но когда Мишель подрос, отец все же решил отдать его для обучения в католический College des Augustins. В коллеже образованием подрастающего поколения ведали монахи-августинцы. Учение давалось маленькому Мишелю без труда, о чем красноречиво свидетельствовали его весьма неплохие школьные отметки{388}.
Уже с детства Мишеля отличала склонность к лидерству, которая проявлялась во время обычных для мальчишек игр в войну. Организуя со своими сверстниками потешные баталии, «маленький Александр Великий» частенько являлся домой с разбитым в кровь носом и в разодранной в жаркой схватке рубашке{389}. Как пишет один из биографов Нея, еще будучи совсем юным, он предчувствовал, что ему предначертано совершить нечто выдающееся{390}. Дальнейшая судьба Мишеля Нея убедительно доказала: чем-чем, но провидческими талантами он не обладал. Поэтому утверждение его
По окончании коллежа Ней поступил в услужение к нотариусу, в конторе которого провел долгих четыре года{391}. Однако, если они и принесли ему какую-нибудь пользу, то лишь ту, что он понял: это — не для него…
Годы учения остались позади, и перед 19-летним Мишелем встал вопрос о том, какую карьеру ему избрать. Родители Нея полагали, что их младшего сына вполне устроит повторение жизненного пути отца{392}. Однако юный Ней не был склонен стать простой копией Нея-старшего. Он не желал прожить свою жизнь согласно чьим бы то ни было указаниям. Ведь в конце концов это была его собственная жизнь…
6 декабря 1788 г Мишель записался добровольцем в Regiment Colonel-General des hussards{393}, который нес гарнизонную службу в приграничном Меце.
Мишель служит в армии с удовольствием, не пренебрегая ничем, чтобы со временем стать образцовым гусаром. Физически очень сильный, рослый, неутомимый (это качество сразу же отмечают его сослуживцы{394}), превосходный наездник, он скоро обращает на себя внимание начальства. Поначалу он выделяется из общей массы скорее своей приметной внешностью[149], нежели чем-либо еще. Обладатель ярко-рыжей шевелюры (именно за это солдаты впоследствии дадут ему прозвище «Le Rougeaud», которое можно перевести на русский язык, как «красноликий» или «красномордый»{395}) и выразительных голубых глаз, Ней прослыл в своем гусарском полку превосходным фехтовальщиком. В пехотном полку де Вентимилля немедленно нашелся свой кандидат в лидеры по умению владеть шпагой. Вскоре соперники решили помериться силами на дуэли. Своевременно предупрежденное кем-то полковое начальство помешало воплощению «идеи» в жизнь, и по распоряжению командира полка Мишель был посажен на гауптвахту{396}. По прошествии короткого времени, выйдя из гауптвахты, Ней вновь вызвал на бой своего соперника. На сей раз поединок состоялся, причем Мишель столь серьезно ранил своего противника, что тот был комиссован из армии{397}.
Бретерская выходка сошла Мишелю с рук. Вероятно, причиной этого стало то, что молодой гусар с самого начала своей службы в полку выказывал совершенно особый интерес к военному делу, стремясь доскональнейшим образом освоить все тонкости солдатского ремесла. С другой стороны, во французской армии эпохи «старого порядка» дуэли между военнослужащими были вещью вполне заурядной, а стало быть, и не наказуемой по всей строгости закона, если, конечно, речь шла о поединке лиц, равных по званию и своему социальному статусу.
Уроженцу Лотарингии Нею пришлось в армии срочно осваивать как следует французский язык. Дело в том, что если Мишель очень хорошо знал немецкий язык, язык Шиллера и Гете{398}, на котором свободно говорило местное население Лотарингии, на протяжении долгих веков находившееся под властью Священной Римской империи германской нации, то с французским у него были определенные проблемы. Молодой лотарингец говорил по-французски с заметным немецким акцентом, что же касается чтения и письма, то тут дела обстояли еще хуже. Мишель проявил упорство и, хотя его французский так никогда и не стал безупречным, он тем не менее смог сдать необходимые тесты{399} и 1 января 1791 г. получил чин Brigadier fourrier (капрала-квартермейстера){400}. В ноябре этого года в Саррлуи умерла его мать{401}.
Между тем начавшаяся во Франции в 1789 г. революция открыла перед Неем, как и перед многими другими честолюбивыми военными из низов, широкий путь к карьере. «Революция, исключившая множество людей (из армии), — писал один роялистский автор, — поставила на их места других для нее надобных, на которых бы они никогда без нее не были. Адвокаты, купцы… сержанты и капралы… поставлены были в предводители (французского) войска»{402}. Конечно, в 1791 и даже в 1792 г. Ней еще очень далек от «предводительства». Он всего лишь делает первые шаги на том поприще, где ему впоследствии предстоит прославиться, став одним из самых знаменитых маршалов Первой империи.
1 февраля 1792 г. Ней получает очередное повышение — чин marechal des logis (вахмистра){403}. В апреле 1792 г. Австрия и Пруссия вступают в войну против
Инициаторы войны — жирондисты были преисполнены оптимизма насчет перспектив начавшейся военной кампании. «Эта война-потоп обновит лицо мира и водрузит знамя свободы на дворцах королей, на серале султана, на замках мелких феодальных тиранов, на храмах пап и муфтиев», — заявил вождь Жиронды Жан Пьер Бриссо{406}.
Реальное положение дел во французской армии, сложившееся к апрелю 1792 г., впрочем, не давало оснований надеяться на то, о чем с пафосом вещал Бриссо. По свидетельству Сен-Сира, «линейные полки (французской армии) были изрядно обучены, но единственно для парадов и для маневров, и были чрезвычайно ослаблены беспрестанными побегами. Они не могли быть укомплектованы набором, потому что молодые люди охотнее вступали в волонтерские батальоны. Артиллерия состояла из семи полков, каждый в два батальона, превосходно обученных… Кавалерийских полков было пятьдесят девять, из которых двадцать четыре полка тяжелой кавалерии были весьма хорошо устроены и обучены и имели прекрасных лошадей, хорошо выезженных и, может быть, даже измученных беспрестанною манежною ездою… Драгунских полков было восемнадцать, конно-егерских двенадцать, гусарских пять: они также имели хороших лошадей и отличались устройством и преданностью. Число легкой кавалерии было недостаточно…
С этими силами, — продолжает Сен-Сир, — можно было предпринять войну против одной из первостепенных держав; но они были недостаточны против коалиции, которая угрожала Франции… К тому ж армия нуждалась в офицерах, которые начали переходить за границу именно при наступлении войны; их недоставало двенадцать тысяч, когда последовал разрыв с Австриек)»{407}.
Настоящая служба в действующей армии (это так называемая Армия Севера, которой командует генерал Дюмурье) начинается для Мишеля Нея только в 1793 г.{408} Впрочем, еще до того, как присоединиться со своим полком (с 1791 г. полк именуется 5-м гусарским) к армии Дюмурье, Ней меняет нашивки вахмистра на погоны аджюдана. Это происходит 14 июня 1792 г.{409} За оставшиеся полгода Мишель получает еще два повышения по службе — в конце октября он становится подпоручиком, а в начале ноября — поручиком 5-го гусарского. Таким образом, за два года с небольшим Ней из рядового гусара «из глубинки», рыжеволосого и драчливого нарушителя спокойствия без особых служебных перспектив, превращается в офицера. С чем связана эта удивительная метаморфоза? Скорее всего с тем, о чем писал Сен-Сир: в условиях начавшейся войны с грозной антифранцузской коалицией европейских держав и почти повального бегства офицерского корпуса «старой» армии за границу, революционная Франция остро нуждалась в командирах среднего звена. Любой мало-мальски инициативный военный, пусть даже с небольшим стажем воинской службы, освоивший тонкости своего ремесла, мог рассчитывать на повышение, очередной и даже внеочередной чин. Что же касается общего уровня знаний и образования у Нея, то можно сказать, что он не претерпел существенных изменений. Как и прежде он был невысок, а грубоватая и «простецкая» внешность Мишеля приводила к тому, что люди, не слишком хорошо его знавшие, считали 23-летнего поручика, может быть, и добрым, но весьма недалеким малым.
Между тем во Франции в начале 1793 г. происходят важные перемены. 21 января 1793 г. на эшафот поднимается король Людовик XVI, которого теперь, правда, именуют Капетом, и республика, провозглашенная в стране еще в сентябре предыдущего года, получает свою кровавую жертву. Достоверных сведений о том, как Ней отнесся к этому событию, не сохранилось. Впрочем, генерал Сарразен, правда, много позже, уже во времена Реставрации, уверял, что Ней и он сам «с негодованием и яростью» восприняли «ужасное убийство наилучшего из королей»{410}. Так ли все было на самом деле? Учитывая время, когда Сарразен сделал свое признание и даже саму его тональность («убийство наилучшего из королей»), можно усомниться в его искренности. И все же есть определенные основания, чтобы поверить словам Сарразена. Дело в том, что Сен-Сир, описывая положение, существовавшее во французской армии в начале революционных войн, заметил, характеризуя кавалерийские части (а Ней ведь как раз и служил в кавалерии): «Не знаю, почему подозревали, что эти полки были менее привержены революционному правительству, нежели прочие войска»{411}.