Маша и Гром
Шрифт:
— Лучше не стоит, — я сделал вид, будто реально обдумываю ее слова. — Там могут ждать менты. Или в засаде, или обыск проводят.
Вообще, вероятность этого была чудовищно низкой. Эдуард Денисович сказал, что дело не заведено, и хрен кто даст ментам санкцию на обыск без уголовного дела, только если не будет железобетонного повода. Если у них есть покровитель наверху, то еще может выгореть. Но едва ли прямо в тот вечер, когда мой адвокат забрал их единственного свидетеля из камеры. Теперь они знают, что я знаю, что они под меня копают, и что не скупятся даже на самые ублюдские методы.
Короче говоря, Маше я солгал.
— Блин, да, — и она мне поверила, потому что ничего не понимала ни в работе ментов, ни в том, как они обычно действуют. — Ты прав.
Ого! Это не просто компромиссы, это целый прогресс.
— Я попрошу охрану купить тебе что-нибудь на первое время. В конце концов, ты ведь тоже права. Если бы не я, ты бы вряд ли оказалась сегодня в ментовке.
Тут я, конечно, слукавил. Потому что во всем этом уравнении был еще один элемент: ее ложь и ее тайна насчет Бражника. Но мы вроде как негласно с ней решили закончить этот ужин спокойно, поэтому я не стал ничего говорить.
Я дождусь, пока она сама придет ко мне и выложит все на блюдечке. Пусть признается первой.
— Ладно, — она размышляла целую вечность, сверля меня пристальным взглядом. — Только что-нибудь нормальное и немного. Без леопарда и перьев.
— Как скажешь, — я был готов расхохотаться, увидев, как вытянулось ее лицо.
Так просто согласиться с ней точно стоило хотя бы ради того, чтобы посмотреть на ее недоуменные, шокированные глаза.
— Спасибо, — церемонно добавила она, сделав небольшой глоток вина.
— Всегда к твоим услугам, — я отсалютовал ей бокалом с виски, и Маша, не сдержавшись, фыркнула.
На выходе из Метрополя я предложил ей свою куртку. Все-таки уже ночь на дворе, а она в одном свитере, да еще и дырявом. Как я уже упоминал, мама учила меня уважать девочек. Даже тех, кто бесит до зубовного скрежета, лезет со своим мнением дело не по делу и слишком вызывающе себя ведет.
— Да хватит уже, — я оборвал ее вялое сопротивление, накинул ей куртку на плечи и вышел на воздух. Снаружи было прохладно, и пришлось ускорить шаг, чтобы дойти до парковки.
Когда мы сели в гелик — я на переднее пассажирское, она сзади, то я велел водителю:
— Печку включи посильнее, чтоб назад дуло.
— Хорошо, Кирилл Олегович.
Мы проехали центр и выехали на Садовое, когда я вспомнил, что забыл у нее спросить.
— Маша, а майор не упоминал такого... — я обернулся через плечо и увидел, что она спала, привалившись виском к стеклу. Моя куртка все еще была наброшена ей на плечи.
Не договорив, я отвернулся и поймал ее лицо в зеркале заднего вида. Такой спокойной и умиротворённой она была только во сне. Тогда в родительском доме, когда я проснулся посреди ночи и больше не мог заснуть, я видел такое же выражение у нее на лице. И сейчас вот.
— Сделай музыку потише, — понизив голос, сказал я водителю.
Он убавил громкость, и группа Кино запела гораздо тише. Я закрыл глаза и откинулся спиной на сиденье.
—
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так…*
* Кукушка
Глава 15. Маша
Удивительно, но самым сложным в доме Громова для меня оказалось врать маме. Нет, с обманом у меня проблем не было. Я не испытывала угрызений совести, не слышала гласа совести. Проблема была с тем, что я не жила больше пары дней с мамой на одной территории уже лет, наверное, шесть. Я отвыкла, что она рядом, и это создавало сложности. Например, мне приходилось каждую минуту помнить про свои запястья и постоянно натягивать на ладони рукава свитера.
Для мамы я придумала легенду, поверить в которую может лишь женщина, убежденная, что ее ребенок никогда прежде ей не лгал. Может, в тот момент я почувствовала слабый укол совести. Мама мне правда верила... Моих объяснений хватит примерно на неделю, а потом даже она начнет задавать вопросы. Но дальше пары дней я пока вообще не заглядывала, потому что все последние события доказали мне, что это бесполезно.
На полной скорости моя жизнь летела под откос: я потеряла работу, я не могу вернуться в место, которое называла своим домом; я не знаю, что будет завтра. Я ничего не контролирую. Я в полной жопе.
И да, я лгала и продолжаю лгать Громову. А он не добрый Дедушка Мороз, который подарит девочке на Новый Год конфетку. Он бандит, каким бы... относительно нормальным он ни казался со стороны. Он мне не друг, и я не должна об этом забывать. Ни на секунду. Если хочу выбраться из всего этого дерьма живой.
Четыре раза они вместе с адвокатом спрашивали меня насчет шантажа со стороны ментов. Точно это было неспроста. Но что я ему скажу? Да, я убила своего бывшего парня, бандита, члена какой-то группировки? Убила, чтобы спасти себе жизнь?.. И нет никаких гарантий, что Громов это нормально воспримет. А вот причин, по которым он повернет услышанное против меня, я запросто накидаю целый список.
Я не знала, что мне делать. Сколько я еще смогу изображать дурочки и прикидываться, что не понимаю, о чем меня спрашивают? Громов, очевидно, дал адвокату команду рыть старое дело, рыть мое прошлое. Рано поздно он или догадается сам, или ему расскажут. И что будет со мной тогда?.. А что будет, если я прямо сейчас встану и пойду ему во всем признаюсь?..
— Доброе утро!
В таком мрачном настроении ранним утром субботы Гордей нашел меня, сидящей в дверном проеме черного входа. Я курила, держа на коленях чашку кофе с молоком. Мне не спалось. Я проснулась еще часов в пять и повалялась немного на своем матрасе, надеясь, что смогу уснуть. А потом встала, признав бесполезность попыток, и ушла из комнаты, чтобы не шуметь не разбудить маму.
Громова я с того вечера, как мы приехали в загородный дом, не видела. Из случайно услышанных разговоров я поняла, что он уехал в пятницу рано утром и вернулся уже глубоко за полночь.