Масонская касса

Воронин Андрей Николаевич

Скалиться Скориков не стал, но зубами скрежетнул, да так, что Павел Петрович отчетливо услышал этот звук, напоминающий скрип только-только начавшей отставать половицы. Точно так же поскрипывало у него на даче, в узком коридорчике мансарды, — строители схалтурили, а у него все никак не доходили руки достать из кладовки ящик с инструментом и поправить чертову половицу, предательски скрипевшую всякий раз, когда он по ночам крался к тайничку, где у него была припрятана бутылочка «Арарата»…

— У меня ощущение, что я под колпаком, — объявил Скориков скрежещущим, как железо по стеклу, голосом.

— Под колпаком? — лениво изумился Павел Петрович. — Погоди, это что-то знакомое… А! «Семнадцать мгновений весны»! Штирлиц понял, что он под колпаком… Что это еще за новости такие?

— Это из-за Сенатора? — напрямую бухнул Скориков, оставив без внимания благодушные разглагольствования начальства.

Павел

Петрович совсем откинулся на спинку кресла и некоторое время разглядывал собеседника с таким выражением, словно впервые видел такое чудо и был, мягко говоря, удивлен.

— Так, — сказал он наконец, решив просто для разнообразия принять предлагаемый Скориковым «откровенный» разговор. — Решил, значит, расставить точки над разными буквами? Что ж, изволь. Да, это из-за Сенатора. Тебе доверили секрет государственной важности, а ты… Как баба, ей-богу! Ну, вот что бы ты сам стал делать на моем месте?

— Но я же ничего ему не говорил! — взмолился Скориков, мелодраматическим жестом (которого сам явно не заметил, не то, наверное, постеснялся бы так позориться) прижимая к сердцу обе ладони. — Ни словечка!

— Так уж и ни словечка? — подпустив в голос строго отмеренную дозу иронии, усомнился Прохоров. — Откуда же у него в таком случае повышенный интерес к квадрату, как его… Б-7?

Скориков, хоть и был деморализован, все же оставался генералом ФСБ и не утратил умения владеть собой. Однако при упоминании злополучного квадрата в глазах у него что-то промелькнуло, и Павел Петрович понял: нет, подозрения в адрес этого субъекта не были беспочвенными; что-то он такое сотворил, о чем предпочитал не вспоминать, что-то такое у них с Сенатором было… Хотя, если бы Скориков просто слил этому бандиту информацию о квадрате, тот действовал бы иначе, более нагло и целенаправленно. Ого! Да знай он, какой куш лежит прямо у него под боком, не поленился бы сколотить целую армию. Вырезал бы, выбил всех, кто хоть как-то причастен к этому делу, выгреб бы все до дна и исчез, и никакой Интерпол, никакая внешняя разведка, никакой, чтоб ему пусто было, Моссад бы его тогда не нашел…

Но что-то между Скориковым и Сенатором все-таки произошло, и, раз уж господина без пяти минут покойника потянуло на откровенный разговор, этим следовало воспользоваться и выкачать из него как можно больше информации.

— Я вижу, у тебя есть желание объясниться, — сказал Павел Петрович, наконец-то жестом предлагая Скорикову сесть. — Что ж, валяй. Хотя, надо тебе сказать, объясняться уже поздновато.

Скориков заговорил, и уже на тридцатой секунде его сбивчивой речи Павлу Петровичу стало в общих чертах ясно, что произошло. М-да… В общем-то, получалось, что в провинности Скорикова есть немалая доля и его, генерала Прохорова, вины. Нельзя, нельзя было продвигать это чучело! Полковником Скориков был неплохим — распорядительным, исполнительным, инициативным, в меру жестким и не лишенным творческой жилки, а главное, преданным. Вот эта его преданность и сыграла, наверное, с Павлом Петровичем злую шутку. Прохоров знал за собой эту слабость: любил он, грешным делом, чтобы в свободное от государевой службы время подчиненные вылизывали ему седалище. Что ж, слабости свойственны всем, только вот потакать им надо не всегда. И повышать полковника Скорикова в звании не следовало ни в коем случае. Нельзя было доверять ему право самостоятельно принимать решения, и вводить его в круг власть имущих, поднимать на очередную, довольно высокую ступеньку тоже было нельзя. От высоты у него, бедняги, закружилась голова, и вот это головокружение, пусть совсем ненадолго, лишило его всех его распрекрасных качеств, превратив в болтливое ничтожество, которое из вполне понятного стремления понравиться высокопоставленному собеседнику несет невообразимую чушь и мимоходом, не успев, что называется, поймать себя за язык, выбалтывает то, что при иных обстоятельствах из него не вытянули бы даже под пыткой…

Словом, вышло так, что примерно три с половиной года назад свежеиспеченный генерал-майор Скориков столкнулся на каком-то приеме с депутатом верхней палаты Сенчуковым, который тоже только-только начал осваиваться в кресле сенатора. Скориков, на свою беду, не знал, что в применении к его новому знакомому Сенатор — это не вежливая форма обращения, а уголовная кличка. Перед ним стоял просто сенатор — депутат Думы от избирательного округа, на территории которого свежеиспеченному генералу Скорикову как-то довелось побывать по служебной необходимости.

На приеме, как водится, щедро угощали спиртным. Пить Скориков, как любой офицер госбезопасности, умел. Но по непонятным причинам Скорикова порядком развезло. И, пребывая в состоянии эйфории, стремясь поближе сойтись с таким

большим человеком, этот дурак без задней мысли сказал Сенатору, что годика три-четыре назад бывал-де в его избирательном округе. А когда Сенатор как бы между прочим поинтересовался, что он там делал, заявил, что сопровождал колонну с грузом. Ну, а в ответ на вопрос, что это был за груз, чертов идиот не придумал ничего умнее, как с самым загадочным видом прижать палец к губам и зловещим шепотом провозгласить: «Ш-ш-ш! Государственная тайна!»

Больше он Сенатору ничего не сказал. Да тот, собственно, больше его и не расспрашивал: ему, надо полагать, и так многое стало ясно. Населения в этой так называемой республике — кот наплакал, меньше восьмисот тысяч человек. Колонна шла ночью, но кто-нибудь ее, несомненно, заметил, запомнил и рассказал о ней друзьям и знакомым. Ну, а то как же! Колонна большегрузных трейлеров, свернувшая на узкую лесную бетонку, что ведет к ликвидированному военному объекту — то есть, считай, никуда не ведет, — это ли не событие в таком медвежьем углу? Немудрено, что через три дня эту новость обсуждало все население, интересы которого якобы защищал в Думе Сенатор…

Это, разумеется, было предусмотрено заранее. А что делать? Везде, где есть дороги, по которым способна пройти двадцатитонная фура, имеются и глаза, способные эту фуру заметить. Но страшны не улики, а интерпретация. Именно с целью интерпретирования улик в маленькую лесную республику еще за два месяца до прибытия груза было заброшено полтора десятка агентов, временно превратившихся в распространителей самых нелепых и чудовищных слухов. В столице автономии, население которой насчитывало четверть миллиона человек, таких шептунов сидело аж пятеро, и каждый нес хорошо продуманную околесицу о каких-то подземных хранилищах оружия, золоте Колчака, кладах уральских промышленников, пришельцах и даже нечистой силе. Исчезновения людей в квадрате Б-7 начались еще раньше, примерно за полгода до прибытия груза, чтобы никому не пришло в голову связать их с загадочной, бесследно растворившейся в лесу колонной большегрузных автомобилей. За упомянутый период «нехороший» квадрат проглотил не менее пяти человек, исчезавших по одному и парами. Тогда же квадрат несколько раз тщательно прочесали (действуя по «профсоюзной» линии, генерал Прохоров постарался сделать так, чтобы это прочесывание действительно было очень тщательным) и, естественно, ничего не нашли.

Словом, было сделано все, чтобы слухам о грузе, который доставил Скориков, даже если таковые пойдут гулять по городам и весям микроскопической (по российским меркам, естественно) лесной республики, не поверила ни одна собака. Однако в свете только что сделанного этим горе-генералом признания поведение Сенатора и некоторых других уголовных рож из того же региона становилось понятным. Эти люди не верили в сказки и ни за что не обратили бы внимания на странности, связанные с квадратом Б-7. Да мало ли куда и почему пропадают люди? Кого они вообще волнуют, эти лохи? Но пьяная болтовня Скорикова сделала свое дело. Сплетни о якобы зарытых в болотистую лесную почву кладах и каких-то складах оружия (в болоте!) в свете этой болтовни приобретали совсем другое, истинное значение. Сенатор — не дурак, и ему не составило труда сообразить, что слухи эти намеренно распускаются кем-то, чтобы скрыть правду. А поскольку в дело оказался замешанным генерал ФСБ, сопровождавший некий строго секретный груз, нетрудно было догадаться, что речь идет о чем-то по-настоящему ценном. И местные бандиты до сих пор не проникли в тайну квадрата Б-7 только потому, наверное, что самые умные и решительные из них — такие, как Сенатор, — давно перебрались в центральные регионы, поближе к кормушке. А на месте остались только законченные валенки, наподобие этого их президента или столичного мэра Губарева, который когда-то работал у Сенатора на подхвате…

В общем-то, ничего нового Скориков Павлу Петровичу не сказал, разве что прояснил некоторые мелкие подробности. У генерал-лейтенанта немного отлегло от сердца: все-таки самого страшного не случилось, Сенатор до сих пор сам не знает, что именно ищет, а значит, еще есть шанс избежать огромных, прямо-таки чудовищных хлопот, связанных с необходимостью извлечь и перепрятать груз. Да нет, ни о каком извлечении не может быть и речи! «Добро» на такую акцию должен дать САМ, а если САМ узнает, если ему только намекнет кто-нибудь, что груз засвечен и его надо бы перепрятать, генерал-лейтенант Прохоров исчезнет быстрее, чем исчезает изображение с экрана выключенного телевизора. Щелк — и нету. Следствие по делу о заказном убийстве генерала ФСБ Прохорова будет тянуться годами, а то и десятилетиями, пока не подвернется под руку какой-нибудь зарвавшийся олигарх, на которого это дело можно будет повесить к всеобщему удовлетворению…