Масонская касса
Шрифт:
— Зачем?
— Не люблю позировать.
Прохоров хмыкнул.
— Ну, это понятно. Даже естественно… А почему тогда не шлепнул?
Слепой поменял местами ноги и пожал одним плечом.
— Я профессионал, — уже далеко не в первый раз напомнил он, — и работаю в первую очередь за деньги. Не думаю, что Федор Филиппович так уж сильно кому-то мешал. Скорее это была проверка. Вы хотели убедиться, что я не являюсь современной версией троянского коня, что не стану докладывать обо всем, что вижу и слышу, старому хозяину. И вы избрали для этого самый простой и эффективный способ, поручив мне убрать того самого человека, который меня вам рекомендовал и
— Хм, — сказал генерал Прохоров.
— Кроме того, — спокойно закончил свою мысль Слепой, — мне хотелось пройти проверку. Пройти на пять баллов.
— Почему?
— Проверка, ради которой пускают в расход генерала ФСБ, означает, что дело ожидается по-настоящему крупное. А большое дело — это большие деньги.
— Опять ты о деньгах!
— А о чем же еще, товарищ генерал-лейтенант? О любви к Родине я вдоволь наговорился в пионерском возрасте. Если вам нужен фанатик, работающий за идею, вы совершили огромную ошибку, выбрав меня. И потом, даже фанатикам время от времени хочется есть. Вот я, например, голоден, и это странно. Три дня назад я выполнил довольно крупный заказ, а денег до сих пор не получил. Разве не странно?
— А что тут странного? — откинувшись на спинку кресла, делано удивился Павел Петрович. — Чем ты недоволен-то? Ты хотел пройти проверку? Ты ее прошел. Ну и молодец. Чего тебе еще не хватает?
Слепой снял темные очки и некоторое время массировал двумя пальцами переносицу. Потом он поднял глаза и взглянул Павлу Петровичу прямо в лицо. Глаза у него были как глаза — вполне обыкновенные, человеческие, серые, без отблесков адского пламени в зрачках и прочих инфернальных, мелодраматических штучек. Ничего иного Павел Петрович, собственно, и не ожидал. Тем удивительнее было вдруг возникшее у него ощущение стремительного падения с головокружительной высоты — уж не того ли самого падения, о котором минуту назад говорил Слепой?
— Да, — помолчав, негромко сказал Сиверов и снова надел очки, доставив тем самым генералу немалое облегчение. — Действительно, чего мне не хватает? Вы, наверное, знаете, — продолжал он доверительно, чуть подавшись вперед, будто в приливе внезапной откровенности, — что в моей жизни уже был период, когда я совершенно бесплатно, ради одного только удовольствия, стрелял в генералов. И начал я тогда, помнится, как раз с Потапчука. Так что философ, утверждавший, что в одну и ту же реку нельзя ступить дважды, явно поторопился с выводами. Ему бы подумать хорошенько, посоветоваться со знающими людьми…
— Это что, угроза? — набычился генерал-лейтенант Прохоров. Он был скорее изумлен, чем напуган; что-то в этом роде он испытал бы, наверное, если б ему вздумал угрожать какой-нибудь паук — пускай смертельно ядовитый, но все равно несоизмеримо мелкий по сравнению с ним, неспособный пережить даже удар домашним шлепанцем.
— Я никогда не угрожаю, — сообщил Слепой. — И вообще, генерал, давайте-ка не станем ходить вокруг да около. Вы, кажется, всячески пытаетесь продемонстрировать мне свое презрение и даже, наверное, думаете, что я его заслуживаю…
— А то нет! Федор был тебе вместо отца родного, а ты его шлепнул, да еще и похваляешься!
— Хорош отец, — спокойно заметил Слепой. — Уж что да, то да, его науку я до смерти не забуду. У меня от этой науки, от отцовской его любви вся шкура
— Болтливый инструмент, — уточнил генерал, которому становилось все труднее сдерживать начальственное раздражение, даже гнев, как темная приливная волна поднимавшийся в его душе.
Впрочем, Павел Петрович был достаточно умным, трезвым и самокритичным человеком, чтобы понимать: то, что поднимается в данный момент из темных глубин его сознания, напоминает не столько приливную океанскую волну, сколько пенящееся содержимое нужника, в который какой-то шутник бросил килограммовую пачку дрожжей. Потому-то он и сдерживался, что знал: этот гнев не делает ему чести, а проявление его пойдет не на пользу делу, как это обычно бывает при разговорах с забывшими свое место исполнителями, а во вред ему.
— Понимаю, — сказал Слепой. — Всяк сверчок знай свой шесток, верно? Так ведь я о том и толкую! Я-то знаю свой шесток очень даже хорошо. Знаю, что от исхода этой нашей беседы зависит, буду я дальше коптить небо или меня вынесут отсюда вперед ногами и закопают где-нибудь подальше от вашей дачи…
Только многолетняя привычка контролировать себя не позволила Павлу Петровичу испуганно вздрогнуть.
— Какой еще дачи? — намного резче, чем ему хотелось, переспросил он.
— Вот этой самой. — Слепой постучал указательным пальцем по краешку генеральского стола. — Вашей. Если забыли, могу назвать адрес. Или вы действительно думали, что мне достаточно завязать глаза, чтобы я перестал соображать, куда меня волокут? Согласитесь, даже будучи слепым, глухим и немым, не так уж трудно понять, где тебя везут: по городу, где на каждом шагу светофоры и пробки, по загородному шоссе или по проселку…
Генерал Прохоров задумчиво побарабанил пальцами по крышке стола.
— Да, приятель, — сказал он после довольно тягостной паузы, — ты, пожалуй, прав. Уж больно ты шустрый… Так что не обессудь: если не договоримся, живым ты отсюда действительно не выйдешь.
— Мы, — спокойно поправил Слепой.
— Что?!
— Мы не выйдем отсюда живыми, товарищ генерал-лейтенант. Человек вы немолодой и в горячем деле последний раз участвовали, наверное, лет двадцать назад. А то и все тридцать. Звукоизоляция тут у вас превосходная, я в этом убедился, пока торчал в коридоре, или в приемной, или что там у вас за этой дверью… На то, чтобы прикончить вас голыми руками, мне потребуется секунды полторы. Потом я возьму у вас в столе пистолет — он ведь там имеется, верно? — и попытаюсь пробиться на волю. Шансы у меня невелики, но все-таки побольше ваших.
Генералу Прохорову стоило неимоверных усилий не потянуться к верхнему ящику стола, где у него действительно хранился именной «стечкин». Не сделал он этого только потому, что понимал: собеседник не хвастается и не блефует, он и впрямь способен сделать то, о чем говорит, причем провернет он эту операцию, даже глазом не моргнув. И если он хотя бы наполовину так хорош, как расписывал его Потапчук, ему, скорее всего, удастся уйти отсюда живым и невредимым, потому что здесь все-таки дача, а не секретный правительственный объект. «Вот те на, — подумал Павел Петрович. — Надо же было на старости лет сесть в такую лужу!»