Масонская касса

Воронин Андрей Николаевич

Стоя на бровке тротуара в опасной близости от наполненной коричневой талой жижей глубокой выбоины в асфальте и рассеянно поглядывая по сторонам, он докурил сигарету. Мысли его беспорядочно перескакивали с предмета на предмет, и все это были сущие пустяки, наподобие вопроса о том, какое право имеет «Макдональдс» именоваться рестораном. Об Ирине он старался не думать; думать о генерале Прохорове и майоре Якушеве было противно, о Федоре Филипповиче поздно, а о предстоящей работе, наоборот, рано. Поэтому он думал о всякой ерунде и занимался этим до тех пор, пока проезжавшее мимо такси не угодило колесом в ту самую выбоину, до колен окатив его грязной ледяной жижей. Тогда Сиверов выругался, бросил в лужу окурок, кое-как почистился и зашагал к оставленной на стоянке машине.

* * *

Полковник

Скориков, не вынимая руку из офицерской полевой сумки, большим пальцем сдвинул вниз предохранитель «стечкина». Его глаза превратились в дальномер, мозг лихорадочно работал, со скоростью мощной вычислительной машины оценивая обстановку. Обстановка, строго говоря, была хоть и скверная, но много лучше той, на которую можно было рассчитывать с учетом обстоятельств. Так, например, створка двери кузова к этому моменту успела наполовину закрыться, скрыв контрактника вместе с его находкой от взглядов водителя и сопровождающего следующего в колонне грузовика. Это было очень кстати, поскольку позволяло сохранить секретность — вернее, то, что от нее осталось.

— Охренеть можно! — разорялся контрактник, все еще держа в опущенной руке спецназовский нож, которым он неизвестно где и при каких обстоятельствах завладел.

Автомат этот болван забросил за спину, чтоб освободить руки («Для мародерства», — злобно подумал Скориков). У второго солдата автомат был в руках, но его дуло смотрело куда-то вбок и вниз, а предохранитель, как совершенно отчетливо видел полковник, пребывал в крайнем верхнем положении, что превращало автомат в довольно неудобный эквивалент дубины. Зорко подмечая все это и многое другое, полковник Скориков в то же самое время испытывал жгучее любопытство и даже что-то вроде облегчения: ну вот, не было бы счастья, да несчастье помогло. Сам он ни за что не отважился бы нарушить прямой приказ генерала и сунуть свой любопытный нос под брезент, которым был плотно закутан таинственный груз. За него это сделал спецназовец; конечно, Прохоров будет очень недоволен, но, в конце концов, виноват во всем не Скориков, а тот болван, который выставил здесь пост, не предупредив старшего о прибытии спецконвоя. Вот болван пускай и отвечает, а полковнику Скорикову теперь поневоле придется узнать, что же такое он должен протащить из сердца Грузии через пол-России аж до самого Приволжского военного округа…

— Что б я сдох! — продолжал (слава богу, не во всю глотку) контрактник. — Это ж баксы!

— Баксы? — с мальчишеским любопытством переспросил лейтенантик, вытягивая из воротника бушлата цыплячью шею.

— Баксы? — эхом повторил изумленный Габуния.

— В натуре, баксы, — авторитетно заключил второй контрактник, заглянув через плечо товарища. — Это сколько ж их тут, а, пацаны?

Полковник Скориков не стал участвовать в этом водевиле и вслед за всеми вопить: «Баксы, баксы!» Вместо этого он молча подошел к машине и через головы сгрудившихся возле нее людей заглянул вовнутрь. Он увидел сплошную стену зеленого брезента и косой разрез в ее левом нижнем углу, как раз на уровне человеческой груди. А из разреза прямо на него глядела, жеманно поджав губы (сделав куриную гузку, как сказал бы генерал Прохоров), жабья физиономия президента Франклина, заключенная, как положено, в овальную рамку. Первая мысль, посетившая полковника Скорикова при виде знакомого портрета, была, по сути, простым повторением только что произнесенной солдатом фразы: «Сколько ж их тут, мама родная!»

Первым, как ни странно, пришел в себя лейтенант. Он проворно обернулся к Скорикову и, смешно насупив редкие белесые брови, набычившись, произнес:

— Что это значит?

— Это значит, приятель, что ты влез не в свое дело, — любезно пояснил полковник Скориков. Мгновение назад он понятия не имел, как ему теперь выпутаться из этой поганой ситуевины, но, когда настало время что-то делать, оказалось, что решение уже принято, а детальный план дальнейших действий разработан, рассмотрен и утвержден целиком, без единой поправки. — Сам влез и меня впутал. Ну, что уставился, как свинья на ветчину? Не волнуйся, все по закону. А что не по закону, то не наше с тобой дело, а государственное. Сейчас я тебе бумагу…

Его правая рука все еще находилась внутри полевой сумки, и теперь он, помогая себе левой, поднял эту

сумку, расположив ее параллельно земле, и так, не вынимая руки, нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал приглушенно, от планшета полетели клочья, а лейтенант обхватил руками простреленный живот и медленно опустился на колени с выражением испуга и недоумения на моментально посеревшем, утратившем румянец мальчишечьем лице. Отметив про себя тот факт, что глаза у него, оказывается, голубые — не голубовато-серые, а вот именно голубые, прямо как васильки, — Скориков опустил левую руку, дав планшету свободно упасть и повиснуть на ремешке, и выстрелил еще дважды — сначала в того контрактника, который держал в руках автомат, а потом и в идиота с ножом, который стал, так сказать, виновником торжества.

Краем глаза заметив ошеломленно распахнутые глаза полковника Габуния, он выстрелил еще трижды — аккуратно и точно, ни разу не промахнувшись и никому не угодив в лицо. После шестого выстрела на блокпосту наконец проснулись — послышались крики, потом ударил одиночный выстрел из автомата, за ним — очередь, а потом затрещало густо и яростно. Через две или три секунды после начала перестрелки в дело вступил БТР, крупнокалиберный пулемет которого гулко, отрывисто залаял, кроша бетонные блоки, ломая шифер, дырявя ржавое железо и потроша мешки с песком, которыми были заложены оконные проемы. Крупный калибр, как и следовало ожидать, решил дело, и пальба прекратилась. Вскоре с той стороны доносились только чьи-то жалобные крики да одиночные выстрелы, после одного из которых раненый замолчал — спецназ, не дожидаясь приказа, «работал контроль».

Кликнув водителя, Скориков первым делом захлопнул дверь кузова и задвинул засов. Габуния одобрительно кивнул. Еще толком не разобравшись в ситуации, да, наверное, будучи не в состоянии до конца в ней разобраться, он понял, а может быть, просто почувствовал главное: масштабы происходящего даже не велики, а громадны, и секретность необходимо обеспечить любой ценой.

Несмотря на то что его присутствие требовалось в голове колонны, Скориков терпеливо дождался, пока водитель у него на глазах запер и заново опломбировал кузов. Только после этого они с Габуния, держа наготове пистолеты, побежали туда, где стоял, сдержанно рокоча работающим на холостых оборотах двигателем и грозно уставив на расстрелянный блокпост дуло крупнокалиберного пулемета, головной БТР.

На блокпосту живых не осталось. Выглядело все это именно так, как и должно было выглядеть, — в высшей степени погано. А еще хуже было то, что у этой бойни, оказывается, имелись живые свидетели — какой-то высохший, как мумия, старик с пышными седыми усами и здоровенный молодой парень, сын, а может, и внук, растерянно стоявшие под дулами спецназовских автоматов около своей машины, видавшей виды белой «шестерки» с грузинскими номерами.

— Гамарджоба, батоно, — поздоровался со стариком Габуния и услышал ответное «гамарджоба».

Они о чем-то бойко залопотали по-грузински. Габуния задавал вопросы, старик отвечал, молодой время от времени вставлял почтительные реплики, а полковник Скориков, пользуясь паузой, лихорадочно обдумывал новую ситуацию.

Во-первых, следовало подумать о долларах. Прямо тут, на дороге, среди враждебных гор, их было никак не меньше ста тонн. Скориков даже не пытался предположить, о какой сумме идет речь, да и не того ему было. Неважно, какая именно сумма, — ясно ведь, что громадная, просто фантастическая. Неважно даже, фальшивые они, эти баксы, или настоящие. Важно другое — то, как они сюда попали. А попали они сюда на транспортном самолете ВВС США, который сопровождали истребители тех же самых ВВС, а с моря выгрузку прикрывали военные корабли — тоже, между прочим, не абхазские, а самые что ни на есть американские. То есть американская сторона была полностью в курсе того, что именно представляет собой этот загадочный груз. Так же как и российская, надо полагать. Что до грузин, то их дело маленькое — обеспечили транзит, и спасибо, можете быть свободны. Они, грузины, уже давно едят у американцев с руки, так что ставить их в известность об интимных подробностях операции никто, вероятнее всего, не стал. Зачем? Подкинули им деньжат, дружески потрепали по плечу, успокоили — дескать, все в порядке, русские не возражают, так что никаких последствий не предвидится, — они и довольны…