Мать Печора (Трилогия)
Шрифт:
Успела я за эти две недели к своим голубчанам съездить, сына повидать, снова сюда приехать, а рыбы нет как нет.
На людей было жалко смотреть, вымотала их бездобычная двухнедельная работа.
Матвей первое время бодрился и других веселил шутками да прибаутками:
– Мимо нас серебристая не пройдет... Чего распустили морщины по аршину? Туча не навек!
А вот теперь и у Матвея язык потерялся: встал - молчит, пошел молчит, распорядился утром - и опять молчит. Да и все рыбаки как в рот воды набрали,
Под конец двух недель началось в бригаде несогласье. Первый сдал Трифон Окулович.
– Никуда я больше не поеду, - заявляет он как-то утром.
– Да, пожалуй, хоть езди хоть не езди, толк один, - поддержал его Николай Богданов. И видно, что они на том и стоять будут.
Матвей от удивления первую минуту слова выговорить не мог. Потом спрашивает:
– Как это - "не поеду?"
– Да так... Воду попусту мутить нам уж прискучило, - отговорился Трифон Окулович.
– Зря людей мучишь, - наседает Николай на Матвея.
– По этой рыбе через два дня в третий самая езда... Одним днем лето коротко не бывает.
И мог бы начаться большой разговор, да Матвей другое надумал:
– Ну, что ж поделаешь! Вас ведь не принуждают. Кто устал - отдохни...
И слова больше не сказал.
Видно, знал насквозь своих людей старый бригадир! Разговор этот был за завтраком, а как завтрак отвели, все по своим местам стало. Комсомольцы не сговаривались, а поднялись из-за стола - и в лодку. Анна Егоровна тоже долго не мешкала, пошла к берегу. А следом за ней, как гусиный выводок, и все звено потянулось.
На Степана Петровича шесть глаз смотрят: пойдет он к лодке или останется? И Матвей, и Трифон, и Николай знают, что останься Степан всему звену не езда. И видно, что сам Степан это знает, и, не отходя от стола, переступает: шаг к дверям сделает, подумает да снова к столу шагнет.
– До чего у тебя, Степан Петрович, ноги задумчивые!
– смеется Матвей.
Взглянул Степан в окно, видит, что Анна Егоровна к лодке подходит, и сломя голову за ней.
Нечего делать нашим вздорщикам, поплелись и они.
– Самих себя, - говорю, - пересилили.
– Новинка старинку гонит, - шепчет Матвей и задумался.
Вечером, однако, бригадир отчитал Трифона с Николаем при всей бригаде:
– Так, говоришь, лето одним днем коротко не бывает?
– спрашивает он Николая.
– Да ведь пословица, - оправдывается Николай.
– Старая пословица с новым веком ссорится, - говорит Матвей. Хотите, я вам расскажу...
– Давай, Матвей Лукьянович, рассказывай, - еще не дослушав, наперебой просят рыбаки.
Отложил было Матвей этот разговор на завтра, а когда
– Этакую добычу не стыдно и сдавать.
– Не спали, так и укараулили, - говорит Анна Егоровна.
– Не ты ли, Трифон Окулович, в первый день говорил, что рыбака одна тоня кормит? А удача прошла, ты свои слова и забыл?
А Трифон Окулович уже давно свою вину чует, за уши глаза заводит.
– Так ведь, - говорит, - из чашки в ложку не будет попадать, и ложку бросишь...
– У нашего Егорки на все отговорки, - смеется Матвей.
– А только знаешь, Трифон Окулович, неживые у вас с Николаем речи-то: живое слово не на вашей стороне стоит, вы это и сами знаете. Пословицы-покойницы да поговорки-перестарки - только у вас и защиты...
В это время распахнулась дверь, и Василий Сергеевич пропустил вперед себя двух каких-то новых людей.
2
Первым шагнул за порог высокий старик.
– Иван!
– ахнули светлозерцы в пять или шесть голосов. И нельзя было понять, рады они приезжему или не рады. Весь он волосатый да бородатый, нос у него крупный, мясистый, как гриб из моха выскочил, а из-под бровей выглядывают угрюмые, стоячие глаза. Другой гость - небольшого роста сухонький человек годов сорока. Поздоровались мы.
– Этот вот товарищ Красильщиков, - показывает Иван на незнакомого гостя, - стариной нашей интересуется. Немного он вас не застал в Светлозерье, да с той поры там и зажился.
– Любопытнейшее у вас село, - говорит Красильщиков за чаем.
– И вся Печора заповедник старины, а Светлозерье, я вам скажу, заповедник в заповеднике.
А Матвею не терпится, спрашивает он Ивана:
– Что у нас там нового?
– В Светлозерье-то?
– переспрашивает Иван.
– Да все по-старому, как мать поставила... А тебе, Матвей Лукьянович, письмо пришло, велели передать, - и протягивает Матвею конверт.
– Вот и опять врешь!
– рассердился Матвей и даже руку Ивана отвел в сторону.
– Недаром тебя люди Брехом прозвали. Ты дело-то говори. Поля вспаханы?
– Вспаханы.
– Засеяны?
– Засеяны.
– Зеленя зазеленели?
– Что твой луг.
– Чего же ты брешешь: "Все по-старому"! К сенокосу готовятся?
– Вовсю... Раньше прошлогоднего сенокос начинать норовят в колхозе... Студенты наши на каникулы прилетели и тоже помогают во всем.
– Как же у тебя язык повернулся сказать: "Все по-старому"?
– не успокаивается Матвей.
– Вон опять же наука к нам приехала, - показывает он на Красильщиков а.
– Как она, ваша наука-то, называется да чем занимается?
– спрашивает Матвей.