Меч истины

Atenae

– Скажи мне, жрец, какую силу даёт обладателю пояс Донара? Я слышал ваши сказания о Поясе Силы. Что в них правда?

Длинный, однако, разгадал положение слепого коротышки. Интересно, каким образом? Оберегов и жезлов у него не больше, чем у Рейна. Услыхав вопрос Визария, только что зубами не заскрипел:

– Ты не смеешь произносить имя Донара-Громоносца, чужак! Наш бог, подарив нам силу, не велел болтать о ней. Ступайте отсюда прочь, наёмники сарматов!

Вождь удивлённо повёл в его сторону тяжёлой башкой, но ничего не сказал. Ай да слепец! В чём же его власть, если

этот боров у него под сапогом?

У меня хороший слух, улавливаю их шёпот:

– Тотила, с ними воля Тиу. А если они найдут?

– Есть способ отыскать его самим…

Мы выходим наружу, воины Рейна расступаются, давая нам дорогу. Они тоже удивлены, но своего колдуна побаиваются больше, чем нас. Я поймал только один враждебный взгляд из задних рядов – не успел увидеть, кто. Чей-то взгляд – совершенно иной – ласково погладил затылок. Я тискал черен меча, любой ловушки ждал. Что это они все смотрят на меня?

Аяна благоразумно смоталась из дружинной хоромины ещё прежде, чем нас выгнали. Ждала нас снаружи, и вид был потрясённый. Ещё бы, её облома ненаглядного обидели – не послушали! Сейчас в зал кинется – хозяевам морды бить.

Не кинулась. Вместо этого при всех взяла Визария за руку, заглянула в лицо. Длинный усмехался загадочно. Ему полегчало, не надо больше политикой заниматься.

– Интересная парочка вождей: йотун и цверг .

Кто-то рядом внятно хмыкнул. Я обернулся. Под навесом стоял белобрысый парень, по германским меркам красивый, но с редкостно мерзкой улыбкой – губки углом. Слова Визария ему понравились, вон как расцвёл. Поймав мой взгляд, он развернулся и ушёл, поигрывая широкими плечами. Привык девкам нравиться, вот что! Однако дружина не слишком любит своих вождей. Скоро тут станет весело.

– Что мы будем делать? – спрашивает Аяна.

Меч Истины продолжает ухмыляться:

– Это погост, значит, есть и харчевня. Оттуда нас никто не выгонит, если деньги заплатим. А деньги у нас есть. Я хочу здесь задержаться – удивительно приветливое место!

Вот таким он был, когда я узнал его. Чужая ненависть делает Визария жёстким и упругим, как дублёная кожа. У него загадочный взгляд, его мысли неуловимы. Неудивительно, что такого его боятся. Я тоже боялся.

– Скажи лучше - ищешь собутыльника! Того громадного Эрика, что заманил нас сюда.

– А что, не помешало бы. Мне нужно кое о чём его порасспросить.

– А именно?

Он кидает мне лукавый взгляд:

– Хочется знать, как это воинство интерпретирует подвиги Геракла. А ты противник выпивки с героями? Хорошо, я всё вылакаю сам.

Да пошёл ты со своими шутками!

…Тогда мне ещё казалось, что можно прожить, испачкавшись в крови, но не коснувшись грязи.

– Не обижать антов, - приказал вождь. – Незачем прибегать к насилию без нужды.

Этим он меня купил. Эйнгард всегда поступал разумно. И очень любил свои решения подробно объяснять. Таким он мне и запомнился: жестоким и величавым, вдохновенно воспевающим силу. Любая иная дружина уже ловила бы девчонок за косы и вздымала кур на пики. Эйнгарду это было не нужно, поэтому мы вели себя гостями. Поход за данью

под его началом не превращался в разбой, его руку принимали если не с радостью, то и без отчаянья. Жаль, в тот раз вышло не так. И Боги не пронесли меня мимо этой деревни.

В Эйнгарде не было ничего германского, кроме имени. Кажется, он был римский бастард. Сейчас, когда я пытаюсь вспоминать, он совсем не кажется мне красивым: чёрный, с огромным носом, больше всего походивший на ворона. Особенно когда поглядывал искоса, поводя этим клювом. А когда говорил, рот искажала гримаса – память о давнем ранении. Он пережил много битв.

– Запомни, солдат, никто не должен думать за тебя! Как тебе остаться в живых? Разве это дело полководца? Полководец решает великие задачи, он выигрывает сражения.

Я ничего не спрашивал, он мог говорить за двоих.

– Хочешь сказать: как выигрывать сражения, когда проиграна война? Рим падёт завтра, если он ещё не пал сегодня. Есть ответ, только он не для простых солдат. Ты готов к нему?

Вино не кончалось, красноречие Эйнгарда тоже.

– Сильный сам устанавливает законы. Это особенно важно сейчас, когда иных законов нет. Ты – сам себе герой, полководец и бог. Веди битву так, чтобы не проиграть свою войну.

Угрюмый испанец цедит сквозь зубы:

– В одиночку не выигрывают войны.

Эйнгард пускает взгляд, как стрелу:

– Ты не готов сам быть себе полководцем, Мунд? Тогда доверься мне!

Альви всегда был жизнерадостным:

– Мы доверимся тебе, а ты продашь наши задницы при первой возможности! – и весело скалится. Он молод, но у него гнилые зубы.

Ворон щерится в привычной гримасе, иногда она заменяет ему улыбку:

– Непременно! Почему ты сомневаешься?

Нет, нас он долго не продавал, мы были его любимцами: я, Альви и Мунд. Он пестовал нас, учил, наставлял. Я много раз видел, как Эйнгард приносил друзей в жертву обстоятельствам, но думал, это не коснётся меня. Вернее сказать, у Ворона не было друзей. Он не позволял себе привязываться к кому бы то ни было.

– Привязанность ослабляет, Лугий, запомни это! Зачем тебе друг? Чтобы опереться на него? Ты что – хромой? А если нет, нужны ли тебе костыли?

Мундом он пожертвовал, когда лесное племя потребовало Божьего Суда. Испанец был силён на мечах, но их кузнец на всё решился, бросая вызов. Силища в его теле была немереная. Они с Мундом просто искромсали друг друга. Не помню, как вождь объяснял тамошним ничейный результат поединка. Нам всё равно пришлось уйти. Я впервые жалел. А, может, и к лучшему – не успел к ней привязаться.

Мунда мы поминали без особого сожаления.

– Испанцу было всё равно: жить или умереть, - сказал Эйнгард. – Такие, как он, обуза в настоящем бою. Надёжен только тот, кто до последнего будет сохранять свою шкуру. А значит, с той стороны до тебя не дотянется враг. Помянем Мунда! Туда ему и дорога!

Прежде я внимал ему если и не с восторгом, то с пониманием. Но испанец умер, как настоящий мужик. Умер за чужое преступление. Я даже не знаю, кто его украл, тот меч. Позже, увидев его у вождя, спросил об этом. Эйнгард просто пожал плечами: