Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

Овалов Лев Сергеевич

— Ну, и что из этого? Тем хуже для советского сержанта…

— …что он уговаривал Сеоева выкрасть из сейфа документы!..

— Враки! Просто ваш Сеоев, желая реабилитировать себя, выдумал всю эту гору вранья, чтобы прикрыть ею пьяный дебош. Нет, Александр Петрович, не спорьте и не уговаривайте меня… бесполезно. Вы отдали приказ об его откомандировании в распоряжение коменданта?

— Никак нет, не успел, — ответил я.

— Немедленно же отдайте и отошлите его отсюда вон, — сухо сказал генерал.

— Слушаюсь, товарищ генерал! Но, по–моему, к тому, что рассказывает

он, следовало бы прислушаться.

— К чему прислушиваться? К вранью о фокусах, предсказаниях и прочей белиберде? Полноте, Александр Петрович, просто ваш любимчик–сержант допился до такого скотского состояния, что ему стала мерещиться всякая чертовщина… Словом, кончим этот разговор. Чтобы завтра же его не было в Тегеране, и пусть он благодарит, что я не отдаю его под суд. На всякий случай сегодня же обратитесь официально через нашу миссию в Министерство внутренних дел с просьбой сообщить, кто такой этот Го Жу–цин, и правда ли, что он русский белогвардеец и немецкий шпион. Если это подтвердится, то попросим о немедленной высылке его из Ирана, а теперь перейдем к другим вопросам. Скажите, как бы вы отнеслись, если б я просил вас на день–другой слетать в Тбилиси, в штаб Закавказского фронта? Дело в том, что я хочу, чтобы, прежде чем отошлем в Главную Ставку в Москву наш доклад, вы ознакомили с ним командующего фронтом и членов Военного Совета.

— Готов в любую минуту! Когда прикажете вылететь, товарищ генерал?

— О–о, не так–то скоро! Пока это, так сказать, в проекте. Может быть, через неделю, а, может быть, и позже. Дело в том, что и вам, и мне надо, прежде чем закончим доклад, побывать на местах, объехать зону и уже потом подвести итог.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Еще издали я увидел стройную фигуру девушки. Серый плащ, голубой шарф и большая сиреневая сумка резко выделялись на фоне зеленых кустов буйно распустившихся астр и магнолий.

Зося не видела меня. Опустив голову и чертя кончиком зонтика узоры на красном песке аллеи, она, казалось, ушла в свои мысли.

Я издали залюбовался ею. Эта чудесная девушка никак не была похожа на прислугу, на простую горничную. В ней было что–то свое, свободное, грациозное. Она была действительно очень хороша, и не только хороша, в ее лице была нега, живость и, несмотря на врожденную кокетливость, чистота. Она еще сохранила детскую манеру очень быстро поднимать глаза и смотреть на собеседника прямо в упор с любопытством и жадной пытливостью невинности. Когда же девушка опускала глаза, они казались закрытыми — так были длинны темные ресницы, окаймлявшие большие, чистые голубые глаза.

— Здравствуйте, Зося, простите, что запоздал. К сожалению, эти запутанные аллеи вывели меня совсем в другую сторону.

— Ничего, господин полковник. Я так задумалась, что и забыла о времени, — тихо перебила она.

— О чем же, Зося?

Какая–то тень пробежала по лицу девушки, она быстро и строго глянула на меня и сухо сказала:

— Так, пустяки…

Эта смена настроений, такая внезапная и резкая, насторожила меня. Девушка была или очень наивна и

непосредственна или же крайне опытна и хитра.

— Вы чем–то обеспокоены? — участливо спросил я.

— Не–ет!.. Просто случайность… Я вспомнила об одном неприятном для меня письме, и это взволновало меня.

— Не могу я быть вам полезен?

— Нет, — сжав губы, с трудом, еле слышно проговорила она и, пересиливая себя, улыбнулась. — Однако у нас все какие–то невеселые разговоры, давайте поговорим о другом.

Она снизу вверх глянула на меня, улыбнулась и, сразу как–то посветлев и преобразившись, сказала:

— Господин полковник, а ведь я до сих пор не знаю вашего имени…

— Александр, — сказал я.

— Алек–сандр… — с трудом повторила она, вопросительно глядя на меня.

— Петрович, — продолжал я.

— Петрович, — с усилием повторила она.

— Дигорский, — закончил я, с удивлением заметив, что лицо девушки посерело, глаза наполнились слезами.

— Что с вами, Зося? — закричал я.

Она с силой вырвала из моей руки свою.

— Что с вами?.. Скажите, что случилось, что гнетет вас? — спросил я, видя, какой мукой исказилось ее лицо!

— Ни–че–го!.. — с трудом выговорила она, отворачивая от меня свое лицо.

— Нет, что–то есть, не может быть, чтобы вы, такая юная, такая чудесная девушка, играли какую–то вероломную, недостойную роль… Скажите, что с вами? — закричал я.

— Господин полковник, почему вы говорите мне это? — Зося подняла на меня глаза. Лицо ее снова было спокойно, только кончики пальцев теребили зонтик.

— Потому что знаю, что вы сбиты с толку, Зося, потому что полька, любящая свою родину, не может продавать ее врагам.

Она выпустила зонтик, лицо ее потемнело и, отступая назад, она вдруг взволнованно и страстно выкрикнула:

— Вы не ошиблись, я полька! Я люблю свою несчастную Польшу и готова умереть за нее, а вас… вас не–на–вижу!..

Глаза ее, обычно веселые и шаловливые, горели злым, непримиримым огнем. Вся она стала как–то старше и строже и напоминала изящную, готовую к прыжку кошку.

— Да, да… ненавижу. Вы говорите о врагах, готовых купить предателей Польши, а вы сами кто? Вы и есть один из них. Сладкой лестью вы думаете одурачить меня и за моей спиной вести свою подлую игру.

Я наблюдал за нею, в душе изумляясь столь стремительной смене настроений. Нет, она не шпионка, для этого у нее нет выдержки, спокойствия, характера, расчета — первых и элементарных свойств работников разведки. Скорей это была обманутая женщина, оскорбленная в своих лучших чувствах.

— Что вы смотрите на меня? Вы не ожидали в пустенькой хохотушке, в вертлявой горничной, служащей у такой же продажной, как и вы, бессовестной мистрис, увидеть человека, мучающегося за свою распятую, погибающую родину.

— Мы, Зося, русские, спасаем ее! Не они, купцы и разведчики, не банкиры и помещики, а мы, трудовой русский, советский народ, мы спасаем братскую, родную нам Польшу и за ее освобождение проливаем свою кровь на полях Польши и Украины.

— Чтоб сделать советской, чтобы закабалить ее…