Медная пуговица. Кукла госпожи Барк
Шрифт:
— Точно! Адрес правильный, — сказал я и, закрыв книжку, положил ее обратно в карман.
— Ну! — с отчаянием закричала она.
— Что, ну? Все в порядке!
— Еще глумитесь!.. Теперь я окончательно убеждена, что вы убили…
— Спокойствие, Зосенька. Вы убеждены, что это письмо не фальшивка и что я убил вашего брата?
— Да, да, да! — страстно и убежденно сказала она. — Вы, именно вы убили его.
— А что, если недели через две, самое большее через три, я докажу вам, что все это ложь и что вас обманывают с очень грязной и преступной целью?
—
— Могу!
— Каким образом?
— Ваш брат, Ян Кружельник, живой и невредимый, будет разговаривать с вами и скажет вам, кто и зачем создал всю эту отвратительную провокацию.
Зося отшатнулась.
— Вы… вы лжете!.. Он мертв!..
— Он так же жив, как и вы! Хотите, я устрою вам свидание с ним, как только это можно будет сделать?
— Гос–поди!.. Езус–Мария!.. Хочу ли я? Да если это правда!.. Если брат жив… пан полковник!.. но нет, нет, я не верю вам, вы обманываете меня… Ведь это письмо, я наверное знаю, пришло оттуда…
— Спрячьте это письмо, оно действительно пришло оттуда, но я знаю, кто привез и передал его вам… Это тот самый маленький подозрительный полковник, который приехал к госпоже Барк и из–за которого вы увели меня черным ходом… правда?
Зося посмотрела на меня отчаянным, умоляющим, растерянным взглядом и тихо сказала:
— Да!
— Вот видите, а Юльский, который пишет вам это письмо, шпион, убийца и преступник, связанный одной веревочкой с этим самым Сайксом. И то, что я говорю вам, через несколько дней подтвердит вам ваш брат, честный и действительно мужественный патриот Кружельник. А теперь, Зося, дайте мне честное слово, что то, о чем мы сейчас говорили, останется между нами. Вашей госпоже вы можете сказать, что я ухаживаю за вами, влюблен, словом, все, что угодно, только помните, если вы действительно любите брата, любите Польшу, то ни–че–го, ни–ко–му не говорите о нашем разговоре. Если же проговоритесь, то погубите себя и никогда не увидите Яна.
— Я… я вам не верю… Но, ах, боже мой, как хочу верить! — со стоном проговорила Зося, и на ее глаза снова набежали слезы.
— Надейтесь и верьте. Через недели две вы увидите брата, — сказал я и тихо, очень бережно поцеловал ее в лоб. Я сам не знаю, как это случилось. Еще мгновенье назад я и не думал об этом. Зося вздрогнула, хотела отшатнуться, но, вдруг взглянув мне прямо в глаза, сказала тихо и проникновенно:
— Пан полковник… Не обманите меня… У меня и так нет радости в жизни.
— Зосенька, все то, что я сказал, — правда, а теперь — ваше слово.
— Клянусь моею и Янека жизнями, клянусь счастьем отчизны, что буду ждать, буду молчать и буду верить вам в ожидании моего брата! — И она тихо опустила голову, так близко к моей груди, что я почувствовал ее волосы на своей щеке. Я поднес ее руку к губам и осторожно поцеловал ее нежные, красивые пальцы.
Занятая своими мыслями, она даже и не заметила этого.
— Ох, пан полковник, если… если это все правда… я смогу сделать вам большое полезное дело, но если вы меня обманываете и думаете посмеяться над одинокой,
— Молчите, молчите, Зосенька! Ни звука. Когда вы увидите брата, вот тогда и поговорим об этом. А теперь идемте в парк. Сделайте веселый, кокетливый вид, чтобы никто не мог заподозрить, о чем мы говорили. На этих днях я скажу, когда вы увидите вашего брата. — Она отодвинулась, пристально, не спуская глаз, глядя на меня, затем вздохнула, отерла набежавшую слезу, и мы тихо направились вперед.
— Может быть, вы поспешили? — сказал генерал, выслушав мой рассказ о свидании с Зосей.
— С тем, что сообщил о ее брате? — спросил я.
— Нет, с тем, что пообещали показать его. Я не уверен, что это легко будет сделать.
— Но это необходимо.
— Идите–ка пока к себе, Александр Петрович, займитесь своими делами, а я подумаю… поразмыслю, — медленно проговорил генерал, и по его голосу было заметно, что он очень озабочен моим обещанием. Чувствовалось, что он уже начал «размышлять», и мое присутствие только мешает ему.
Работать мне не хотелось, слишком уж было остро и неожиданно бурное, взволнованное объяснение с Зосей. Я просто не мог бы сейчас сосредоточиться. Мне надо было успокоиться и собраться с мыслями. Выйдя в сад и сев в тени большого каштана, я стал рассеянно наблюдать за воробьями, гомонившими вокруг.
Наша работа уже подходила к концу. Подготовительные мероприятия заканчивались. Вся северная часть дороги охранялась нами, наши коменданты и части занимали зону. Возможно, что вскоре мы должны будем вернуться назад. Тут я поймал себя на мысли, что было бы нелегко расстаться с Зосей. Девушка начинала очень нравиться мне. «Вот тебе и концовка «дела о привидениях», — невесело улыбнулся я.
Ничего не надумав, я пошел к себе, прилег на софу и крепко заснул.
Часа в четыре ко мне вошел генерал.
— Извините, что разбудил вас. Как спалось, Александр Петрович? — спросил он, усаживаясь возле стола с микрофоном.
— Плохо… Духота и эти проклятые мошки, а днем… — начал было я.
— А днем Зося и ее хозяйка не дают спать. Ну, ладно, не хмурьтесь, взгляните–ка лучше, что я получил сегодня с утренней почтой. Прелюбопытное письмо издалека…
— Из Москвы? — быстро спросил я.
— Да, исключительного значения и секретности. Вам небезынтересно было бы познакомиться с ним, — протягивая мне бумагу, сказал генерал.
Я сел в уголок и, не отрываясь, дважды прочел его про себя.
Из авторитетных органов сообщали, что на Востоке действительно существует журналистка Эвелина Барк, бесцветно, много и сентиментально пишущая об Ираке и Иране. Однако было интересно также и то, что под псевдонимом «Ирандуст» и «Ориенталия» она до 1939 года работала в непосредственной близости к известному разведчику Чарльзу Клейтону, а с мая 1939 года перешла на «работу» в Разведбюро «Азия–ОС–4», и тут уже ее сводки, доклады и записки решительно отличались от той безобидной псевдо–экзотической чепухи, которую обильно печатала журналистка Барк.