Медная пуговица. Кукла госпожи Барк
Шрифт:
Профессор Гренер перебрался–таки за океан, у него там свой институт, он там преуспевает.
Мне пришлось как–то прочесть письмо нескольких ученых, опубликованное в крупной заокеанской газете, в котором они поддерживали венгерских контрреволюционеров и с нескрываемой злобой выступали против венгерских рабочих и крестьян, требуя обсуждения «венгерского вопроса» в Организации Объединенных Наций. В числе прочих под письмом стояла и подпись профессора Гренера.
Ну, и в заключение еще об одной встрече с Прониным, которая имеет некоторое отношение к описанным событиям.
После
Зимой 1955 года в Москве проходила декада латышского искусства и литературы, и Пронин пригласил меня посмотреть пьесу Райниса. Во время спектакля Пронин все время обращал внимание на одну актрису, называл ее, хвалил, подчеркнуто ей аплодировал, как это мы часто делаем по отношению к своим личным знакомым.
Потом он слегка меня толкнул и спросил:
— Неужели не узнаете?
Какое–то смутное воспоминание мелькнуло передо мной и растаяло.
— Нет, — сказал я.
— Неужели не помните? — удивился Пронин. — Баронесса фон Третнов!
— Так это была артистка! — воскликнул я.
— Рижская работница, — поправил меня Пронин. — Она и не помышляла о театре. Это товарищи после ее выступления в роли баронессы фон Третнов натолкнули ее на мысль об артистической карьере.
А в антракте Пронин велел мне посмотреть в правительственную ложу. Он указал на пожилого человека, беседовавшего в этот момент с одним из руководителей нашей партии.
— Тоже не узнаете? — спросил Пронин. — Букинист из книжной лавки на Домской площади.
Но я не узнал его даже после того, как Пронин сказал мне, кто это такой. Так познакомился я с судьбой еще двух действующих лиц этого, так сказать, приключенческого романа.
И кажется, можно поставить точку.
Кто–то это прочтет, переберет в памяти страницы собственной жизни, поверит мне, а может быть, и не поверит, а потом забудет.
Только мне самому ничего, ничего не забыть!
Осенью, обычно осенью, когда особенно часто дает себя знать простреленное легкое, я подхожу иногда к письменному столу, выдвигаю ящик, достаю большую медную пуговицу с вытисненным на ней листком клевера, какие в прошлом веке носили на своих куртках колорадские горняки, долго смотрю на эту реликвию, и в моей памяти вновь и вновь оживают описанные мною события и люди.
1941–1957 гг.
Рига — Москва
Хаджи–Мурат МУГУЕВ. КУКЛА ГОСПОЖИ БАРК
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
— Привидения существуют, — сказал маленький человек, робко тронув меня за локоть. — Это факт.
Я улыбнулся.
— Честное слово… Уверяю вас, я не шучу. Ровно в одиннадцать они появляются так же аккуратно, как и дневальные у ваших ворот. Я понимаю, что вы не верите мне, в наше время — и такая чертовщина, но тем не менее это факт.
Я внимательно глянул ему в глаза, но маленький человечек виновато улыбнулся и тихо сказал:
— Я здоров… совершенно здоров, хотя мне понятно ваше недоверие. И я на вашем месте подумал бы, что это говорит неостроумный шутник…
Он помолчал и потом еще тише сказал:
— И все же привидения существуют, и сегодня они снова не дадут нам спать.
— Кому нам? — спросил я.
— Мне, моей соседке Елизавете Львовне, инженеру Градусову с женой и вообще всей квартире. Мы обратились за помощью в комендатуру, но там только посмеялись над нами…
Я с интересом посмотрел на него. Небольшого роста человек, с неловкими угловатыми манерами, робким взглядом и застенчивой улыбкой был немного смешон, хотя его грустные глаза привлекали к себе теплым огнем. Лицо его было не совсем обычным. Большой лоб и квадратный подбородок говорили об уме и характере незнакомца, но, взглянув в его наивные и несколько удивленные глаза, вы ни за что не предположили бы, что у этого человека есть воля. Неширокий, но заметный шрам, шедший от левого уха к виску, был тщательно прикрыт зачесанными набок волосами.
— Но согласитесь, что все–таки странно в наши дни слушать детские рассказы о привидениях, да еще в городе, только три недели назад освобожденном от врага…
— И все–таки это так, и самое странное то, что привидения появились всего лишь десять дней назад…
Я насторожился. Это могло быть интересным.
— А как же ведут себя эти… духи! — деланно равнодушным тоном спросил я. — Что, они появляются в белых саванах, с обнаженными черепами и тихо стонут, пугая живых, — как поступают в страшных рассказах классические привидения?
— Нет, наоборот. Они не пугают, они сами пугаются нас… и не стонут, а просто возятся в стенах нашего дома, иногда выходя из них, прямо в коридор… И вид у них не мертвецов, а скорее живых людей, хотя они бесплотны, не смейтесь, да, да, бесплотны. Я и Градусов однажды, еще в самом начале их появления, бросились на них с палками, но палки рассекли воздух, а сами тени прошли мимо нас и вошли в противоположную стену…
— Скажите, а не были ли вы и ваш Градусов под градусом? — довольно неудачно сострил я.
Маленький человечек покачал головой.
— Но что же им надо в вашем доме? Что это, старый графский замок или фамильный склеп средневековых баронов?
— Нет, обыкновенный жакт, — сказал мой собеседник.
— Это возятся крысы.
— Нет, привидения… я сам видел их… уже несколько раз, — упрямо повторил он. — И они возятся в стене от десяти до двенадцати часов. Как только звучит последний удар кремлевских часов, они умолкают.
— Как в старинных романах, — рассмеялся я.
Мой собеседник молчал.