Медвежья кровь

Синякова Елена

— Поцелуй меня. На прощание.

— Ну знаешь!.. Это уже чересчур! Какое прощание, если мы утром увид…

Меня оглушило и расплющило от неожиданности, когда медведь сделал это сам, не дожидаясь даже того, что я договорю!

Он просто опустил голову и прижался к моим губам своими, не пытаясь, к счастью, коснуться при этом еще и руками.

Потому что даже этого прикосновения хватило, чтобы меня тряхнуло.

И вовсе не от восторга.

Я просто шарахнулась назад, едва не завалившись на стену, а медведь сдержанно

выдохнул, потому что рассчитывал не на такую реакцию, а теперь видел наверняка, что я не преувеличивала, когда говорила, что он буквально убьет меня своей близостью. Не физически. Морально.

— Мама уже близко, — проговорил он сдержанно, но довольно спокойно и просто вышел из дома, не сказав больше ничего.

***************************

Терпение и выдержка не относились к моим сильным качествам.

Я в принципе не знал, что они у меня есть, пока не столкнулся с этой гребаной ситуацией.

Немыслимее пары, чем мы, просто невозможно было представить.

Девочка, которая боится секса и мужчин.

И нечеловек, который от секса дуреет настолько, что способен убить и лишь потом опомниться.

Проще было убить ее...сделать это максимально быстро, чтобы не причинять боли. Подкрасться, чтобы она не испытывала страха.

Я, честно говоря, думал об этом некоторое время назад.

Даже прикидывал возможные варианты, потому что считал, что это будет куда гуманнее, чем заставлять ее делать то, отчего девчонку воротит всем ее существом.

Ходил вокруг ее дома кругами и как никогда ощущал себя хищником, место которому только в лесу, вдали от людей.

Прислушивался к ее эмоциям, в которых ощущал себя.

А ведь она действительно рассуждала о том, сможет ли переступить через себя…и понимала, что ничего не получится.

И я понимал.

Ощущал до нервной дрожи и понимал еще и то, что сам не смогу сдержаться.

Потому что хотел ее. Очень.

С той неистовой темной жаждой, которую способны испытывать только звери.

Она была моей добычей.

Той хрупкой невинной ланью, чьи огромные глаза так пленяют и завораживают.

Я врос в нее за эти дни.

Забрался ей под кожу.

Научился дышать ее эмоциями, отгоняя от себя все лишнее и сводящее с ума теми черными пятнами в моей голове, где я едва ли мог найти что-то хорошее.

Я цеплялся за нее, впервые познав то, с чем еще никогда не сталкивался, — тепло.

Искренность, которая была чужда людям.

Иля боялась меня, содрогалась всем телом от любого, даже самого мимолетного прикосновения.

Но она никогда не врала.

Она была искренна в каждом проявлении своих тонких и таких хрупких эмоций.

И этим заставила метаться в сомнении и искать выход из ситуации, в которую я попал, изначально думая, что все будет просто и кроваво. Как было всегда.

Я многое

не помнил о себе, отчего в груди была дыра, а в мыслях полное месиво, но знал наверняка только одно: я никогда не был хорошим.

Никогда не был терпимым.

Я убивал. Много. Жестоко.

Убивал даже себе подобных. Без сожаления и оглядки.

Никогда не пытался никого понять и хотя бы задуматься над тем, был ли иной шанс для всех этих несчастных.

И вот я стоял и впервые понимал, что не хочу идти этой кровавой тропой.

Впервые я хотел поступить не как всегда.

Не так, как было проще.

Я отпустил себя и позволил дать один шанс в тот день, когда вышел из леса, услышав выстрел, и неожиданно понял, что девчонка рада видеть меня.

Действительно рада.

Нет, ее страх и скованность никуда не делись, но, когда ее сердце застучало чаще, а тело обдало жаром при виде меня, сомнения растаяли в этом жаре, показав мне путь, по которому я хочу пройти.

Я хотел, чтобы она была моя!

Чтобы стала женой зверя, потому что, несмотря на свой страх, она принимала меня таким, каким я был. Истинным. Без попытки сделать из меня человека.

И теперь нам предстояла долгая и мучительная дорога, времени на которую почти не оставалось.

В этой ситуации радовало только одно: Иля действительно смирилась и приняла эту мысль, принимая с благодарностью мои попытки приблизиться к ней, делая это максимально аккуратно.

Она не подозревала, насколько тяжело это давалось и мне — не причинить боль, не испугать ее сильнее, не схватить и вжать в себя, чтобы она ощутила сполна хищную страсть и мою звериную натуру.

Я пытался приучить ее к себе, подкрадываясь и завораживая.

Но и сам себя ломал, уча насильно выдержке и силе воли, чтобы не касаться так, как хотелось мне самому: до синяков и ссадин на ее теле, до дрожи в кончиках пальцев, когда сложно понять, тебе больно или приятно.

Хищник во мне рычал и рвался на свободу, разрывая в клочья выдержку и мои добрые намерения сделать все как нужно.

— Это сложнее, чем я думал, — рыкнул я себе под нос, растягиваясь на траве, чьи краски уже наверняка пожухли и ушли вместе с летом, оставляя лишь сухую подстилку, на которой, впрочем, мне было куда удобнее лежать, чем в доме на чистом постельном белье.

Я не ушел далеко.

Просто не смог это сделать, всем существом оставаясь рядом с ней, чтобы ощутить ее радость от встречи с матерью.

Ее эмоции были настолько сочными, что порой я забывал, что Иля сама человек.

Просто люди редко способны на сильные эмоции. Чистые эмоции. Без примеси едкой зависти, злорадства, скрытой ярости за то, что кому-то дается больше, чем ему.

За это я не любил людей.

Они оставались лживыми и ненастоящими даже наедине с собой, всегда играя роли, которые им были выгодны в той или иной ситуации.