Медвежья кровь
Шрифт:
Иля была другой.
Я не знал, была ли она такой до изнасилования или это страх стер все лживые эмоции, за которыми обычно прятались люди, стараясь казаться лучше, чем они были.
Главное, что то, какой она встретилась мне, было идеальным для моего звериного восприятия.
Дьявол, у меня было полно проблем, но я продолжал лежать в лесу и прислушиваться к тому, что происходило в доме.
А ведь мог подняться и попробовать найти себе подобных, чтобы понять много вещей, которые
Начать хотя бы с того, что, с большой вероятностью, я был предателем…
Тем, кто пошел против своего звериного рода.
И это было тяжело осознавать. Омерзительно. Но сны, которые я видел каждую ночь с тех пор, как сбежал из лаборатории, возникали в моей голове не просто так.
Я верил, чувствовал нутром, что это были не просто мои мысли, а куски воспоминаний, которые провалились куда-то очень глубоко, но не ушли во мрак совсем и безвозвратно.
В них было много смертей.
Очень много.
Я убивал людей, что не было новостью.
И я убивал себе подобных, видя их распахнутые от удивления и неверия глаза. В те моменты своих снов я был полон ярости и желания отомстить. Желания наказать кого-то через эти смерти. Унизить его и причинить боль.
Кем он был? Я не знал. Не мог вспомнить, как бы ни мучил свой поломанный мозг.
Когда пытался углубиться в эти мысли, головная боль становилась просто невыносимой, пульсируя в висках и затылке и открывая доступ для всех ненавистных запахов и ощущений, от которых я отгораживался все это время.
Иногда я мечтал о том, чтобы погрузиться в полнейшую тишину, чтобы поблизости не было ни одной живой души и я смог бы блаженно закрыть глаза и расслабиться. Впервые за чертовски долгое изматывающее время.
А еще во снах я слышал голос.
Не тот, который я помнил из лаборатории.
И не тот, который вывел меня в лес, не дав умереть.
Он пел. Сказания о нашем роде. О великом, свирепом, но справедливом Праотце.
Пел так, что я просыпался и не мог дышать.
Этот голос был мне дорог, даже если я не мог вспомнить, кому он принадлежит.
Он был жив? Или моим далеким воспоминанием, которое оказалось настолько сильным, что раз за разом я слышал его?
Когда восстановлю силы и отправлюсь дальше в поисках ответов на свои бесконечные вопросы, я смогу найти его?
Теперь я знал наверняка, что меня могут искать не только люди из лабораторий и та бравая братия, которой я был для чего-то нужен, но и Берсерки. Чтобы убить за предательство.
Я не мог понять, что могло случиться, чтобы я пришел к людям и сдался им. Что могло заставить меня пойти против себе подобных.
Но, видимо, теперь это уже было не важно.
— …Весь
Мне не нужно было даже напрягать слух, чтобы услышать голос матери девушки, и теперь я заинтересованно усмехнулся, приподнимаясь на локтях, и повел носом в сторону дома, чтобы сполна ощутить, как саму Илю тут же бросило в жар. А я улыбнулся.
Врать она не умеет.
Интересно, как будет выкручиваться?
Что ответить, она нашлась не сразу, и я остро ощущал ее смущение, стыд, а еще то, что пока не мог передать словами.
Что-то похожее на трепет.
Его невесомую и едва уловимую тень.
Но даже это отозвалось в моем теле моментальным возбуждением и жаждой касаний к ней.
— А то ты не знаешь всех поселковых, мама, — в конце концов ответила Иля, но я был почти уверен, что в этот момент она не смотрела в глаза матери, а изображала самую активную деятельность на кухне. — Чего только они о нас ни выдумывают! И ладно бы что-то хорошее. Хоть раз бы.
Ее мать в ответ только протяжно и тяжело вздохнула.
Она поверила.
И ведь Иля не солгала. Почти. Просто ушла от прямого ответа на поставленный вопрос — и только.
— Держись, любимая моя. Скоро папа вернется, и никто не посмеет даже косо посмотреть в нашу сторону, не то, что что-то сказать!
Я знал, что они обнялись и не сразу смогли отойти друг от друга. Чувствовал их беспомощность и то, как отчаянно они боролись и стояли против всех людей и этих обстоятельств, на самом деле став друг для друга необходимой поддержкой и опорой.
Они были хрупкими. И сильными одновременно.
Их ненавидели в поселке за то, что завидовали. И хотели. Считали высокомерными и слишком заносчивыми лишь по той причине, что они обе слишком отличались от всех жителей поселка.
Признаюсь, что даже я задался вопросом, каким образом родители Или попали в эту глушь и почему остались здесь, не стремясь вернуться в город. Ведь даже по тому, как говорила ее мать, становилось ясно, что она образованная и очень интеллигентная женщина.
Свою хрупкую, невесомую натуру Иля унаследовала от матери.
Она продолжала что-то говорить о своей работе, о людях в поселке, а я снова улыбнулся. Широко и хищно. Потому что Иля не могла сконцентрироваться на словах матери.
Она продолжала думать обо мне.
О том, через что нам предстоит пройти вдвоем.
И я знал, что скажу ей правду — мне тоже будет нелегко. Мы будем бороться вместе за то, чтобы ее жизнь и жизнь ее брата остались неприкосновенны.
Теперь эта идея пленила меня.
Забрала все мысли, заставляя нервно рыскать по лесу, чтобы просто успокоиться.