Мемуары наполеоновского гренадера
Шрифт:
На следующий день – 17-го декабря в пять часов утра, город выглядел пустынным. Люди, два месяца спавшие под открытым небом, не спешили покидать тёплые комнаты. Под барабанный бой двух или трёх барабанщиков Гвардии, гренадеры ходили по домам и собирали гренадеров, а карабинеры – армейскую пехоту. В тот день было немного теплее, чем накануне. Подъехали сани, запряжённые двумя лошадьми. Ими управляли двое евреев, кроме того, имелся небольшой груз бакалейных товаров. Я предложил им отвезти нас – за деньги, конечно – в Даркемен [97] – конечный пункт нашего сегодняшнего марша. А если они откажутся, мы просто отберём у них сани.
97
Даркемен (Darkehmen) –
Тут евреи начали отнекиваться, придумывая те или иные причины. Тогда мы предложили половину суммы сразу, а другую – после прибытия. Евреи согласились. Цену определили в сорок франков, двадцать мы заплатили сразу. Но они оценили пятифранковую монету как один прусский талер (чуть меньше четырёх франков). Пришлось доплатить ещё десять франков. Мы хотели, чтобы все прошло хорошо, но совершили большую глупость, позволив им увидеть, что у нас много денег. Кроме того, сержант-майор Пьерсон вытащил и показал им несколько серебряных тарелок. Евреи тут же принялись совещаться друг с другом, причём на иврите, поэтому мы совершенно не могли понять, о чем они говорят.
Нас было пятеро – Лебуд, Гранжье, Пьерсон, Удит, и я. Сани разгрузили, лошади отдохнули – для поездки все было готово. Ружья положили на дно, ранцы сверху и отправились. Часы показывали уже начало седьмого, армия начала марш, без всякого порядка и дисциплины, так что выехать из города оказалось весьма непросто. Те, кто не мог идти самостоятельно, пытались раздобыть хоть какие-нибудь сани.
Посовещавшись, евреи сказали нам, что они решили выехать из города, повернув налево – дорога там свободна, а менее чем через час мы снова выйдем на главную дорогу и догоним голову колонны. Мы должны были поинтересоваться, а почему другие не воспользовались этой дорогой, если она так хороша, но почему-то этого не сделали. Через четверть часа после поворота, я заметил, что то, что евреи называли дорогой, являлось лишь обледеневшей насыпью вдоль водного канала. Канал находился по левую руку, а справа тянулся кювет, глубокий как овраг. Чтобы привлечь внимание товарищей, я несколько раз выкрикнул: «Стой! Стой!»
Гранжье спросил меня, что случилось.
Я закричал ещё громче: «Они обманули нас! Это мошенники!»
Тут и Пьерсон, сидящий впереди с московской серебряной чашей на руках, в которой мы заваривали чай, тоже закричал: «Стой!»
Мошенники-евреи выпрыгнули из саней, взяли лошадей под уздцы, и направили лошадей в сторону канавы. Я, к счастью, лежал на спине, мои ноги свешивались за борт, поэтому я лишь соскользнул с саней на снег, но мои товарищи пролетели более двадцати пяти пье и приземлились на обледеневшее дно канавы. Под их яростные крики и ругань, евреи, сумевшие удержать лошадей, не позволили саням скатиться в кювет, и, понемногу вывели их снова на дорогу. Мерзавцы попытались сбежать со всем нашим багажом, но я рубанул одного из них саблей по голове. Еврея спасла только его меховая шапка, иначе, я бы точно разрубил его голову. Я ударил ещё раз, но тот отбил удар рукой. Евреи наверняка бы сбежали, но подоспел Пьерсон. Остальные, все ещё оставаясь на дне глубокой канавы, ругались и кричали нам, чтобы мы убили их обоих. Тот, кого я ударил, сбежал по льду водного канала, а второй умолял о пощаде, уверяя, что то была идея его товарища. И все же Пьерсон несколько раз ударил его плашмя саблей, а тот все ещё умолял его о прощении, называя нас «генералом» и «полковником».
Пьерсон взял лошадь под уздцы, а еврею приказал спуститься и помочь нашим товарищам. Тот кинулся выполнять приказание, и был ещё раз вознаграждён хорошим ударом кулака. Когда все собрались, Лебуд объявил, что сани и лошади теперь наши, ведь эти двое негодяев пытались убить нас и завладеть нашим
Мы приказали еврею везти нас очень быстро и кратчайшей дорогой, но все же пришлось вернуться и начать все сначала.
Мы уже подъехали к городу, и тут еврей захотел заглянуть домой, чтобы взять кое-что. Без сомнения, он хотел выдать нас казакам – они уже вошли в город. Мы угостили еврея ударом сабли по спине, и пригрозили, что убьём при малейшей попытке войти в город.
Естественно, еврей тут же повернул направо, к дороге, по которой ушла армия – далеко вдали ещё виднелись последние ряды колонны. Через четверть часа мы их догнали, а затем и обошли, оставив далеко позади.
Я сидел в задней части саней. Решив прилечь, я случайно зацепился за какую-то жердь, вылетел из саней на шесть пье и потерял сознание. Мамлюк-квартирмейстер [98] поспешил ко мне и помог сесть. Прибежали и мои товарищи, думая, что я ранен, но, к счастью, одежда смягчила удар. Кроме того, конец жерди был обтянут овчиной.
Меня подняли и помогли снова занять своё место в санях. Если не считать плохого самочувствия из-за болезни, я совершенно не пострадал.
8
Это мамлюка звали Анжелис, мы познакомились в Испании. Он был одним из мамлюков, которых Император привёз из Египта; лишь немногие из них сумели выжить в этой ужасной кампании. – Прим. автора.
Около девяти утра мы прибыли в большую деревню. Народу там было уже много. Мы решили зайти в дом погреться. Чтобы нас не обокрали, сани мы поставили у входа в дом, а еврею приказали быть с нами.
От других солдат мы узнали, что здесь можно купить селёдки и можжевёловой водки. Друзья очень заботились обо мне, хотя у всех них были поморожены ноги. Поэтому я взялся добыть немного провизии, а перед самым уходом попросил товарищей зорко присматривать за санями.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьерсон, – я лично отвечаю за их сохранность.
Я взял с собой нашего еврея в качестве гида и переводчика. Он привёл меня в дом одного из своих друзей, у которого имелись селёдка, немного можжевёловой водки, и что-то вроде пирожных из ржаной муки. Пока я согревался за бокалом водки, я заметил, что мой еврей исчез вместе со своим приятелем. Ещё минуту назад я видел, как они разговаривали. Понимая, что он уже не вернётся, я пошёл обратно к друзьям. Я подошёл к крыльцу и увидел, что саней нет. Мои товарищи грелись и отдыхали. Они спросили меня о провизии. А я спросил их о санях. Они выглянули на улицу – сани исчезли! Не говоря ни слова, я швырнул продукты на пол и, чувствуя себя разбитым и несчастным, прилёг на солому рядом с печью. Через полчаса прозвучал сигнал сбора – нам сообщили, что через два лье будет место, где все желающие смогут получить сани, поэтому в Гумбиннен мы сможем прибыть в тот же день.
В указанном месте имелось большое количество саней, сразу после погрузки поступила команда отправляться. Я почувствовал себя плохо – меня укачало. Некоторое время я шёл пешком, но чуть не умер от невыносимого холода. К счастью, мои товарищи вовремя заметили, что я отстал, и вернулись за мной. Дальше я уже только ехал. В Гумбиннен мы приехали довольно поздно, но благополучно получили ордер на ночлег, тёплую комнату и солому.
Первое, что требовалось выяснить после поселения – это узнать, где можно купить чего-нибудь съестного. Хозяин, с виду казавшийся хорошим человеком, заверил, что приложит все силы, чтобы достать то, чего нам хочется. Через час он принёс нам суп, жареного гуся и картофеля, пиво и водку. Мы пожирали его глазами, но, к сожалению, гусь оказался таким жёстким, что съесть его мы не смогли, обошлись картофелем.