Мерцание золота
Шрифт:
— Когда ты там был в последний раз? — спросил Егор.
— Лет пять назад.
— Вот и они приезжают сюда раз в пять лет. А то и в десять.
Он засмеялся.
Я понял правоту Чупрова, когда тот не стал спорить с ребенком.
— Когда у нас заседание? — повернулся я к Лиле.
— Прямо сейчас. Егор, ты с нами?
— Конечно, — сказал сын. — Я и блокнот взял.
Мы поднялись по лестнице в зал и расположились за столиками по четыре-пять человек.
Вместе с нами за столиком оказались
— Где размещаетесь? — спросил я его.
— В Берлине, — сказал Хвастов.
Он не походил на немца, но тем не менее было понятно, что человек приехал из Берлина.
— Кого будем слушать? — спросил Хвастов Чупрова.
— Плужникова, — зевнул тот. — Рассказы о Пушкине или что-то вроде того.
— Похожее было у Абрама Терца, — вспомнил я.
— Много у кого было, — снова зевнул Чупров.
Наверное, по дороге из Москвы в Гданьск он плохо спал.
— Да устал я от писателей, — сказал Чупров. — Пишут и пишут.
Это была чистая правда. Некоторые писатели действительно писали больше, чем следовало.
Лиля представила Плужникова, нашего калифорнийского гостя, и тот начал читать только что написанные рассказы. Надо сказать, чтение художественной прозы, пусть и своей, не было его призванием. Плужников читал невыразительным голосом, часто сбивался, и уяснить, каким боком затесался в эти рассказы Пушкин, было сложно.
— Чем он в Калифорнии занимается? — спросил я Чупрова.
— Преподает в университете.
Я покачал головой и посмотрел по сторонам. Народ откровенно скучал, а Егор просто спал, свесившись набок. «Как бы не свалился со стула», — подумал я.
Егор вздрогнул, открыл глаза и прислушался к бормотанию Плужникова.
— Кошмар! — громко сказал он.
Хвастов откинулся на спинку стула и захохотал. Наверное, ему нечасто доводилось смеяться в Германии, и в Польше он решил отхохотаться на годы вперед. Я даже позавидовал ему.
Плужников сбился, сверкнул в нашу сторону очками и закончил чтение.
Ему радостно похлопали.
— Так будет каждый день? — спросил меня Егор, когда мы вышли на улицу.
— Может, через день.
Я посмотрел на Лилю. Она беседовала с импозантным бородатым мужчиной.
— А это кто таков? — спросил я Чупрова.
— Ты не знаешь Берра?!
От удивления Чупров перешел на «ты», и мне это понравилось.
— Откуда мне знать, — вздохнул я. — Сами мы не местные…
— Ладно-ладно, — похлопал меня по плечу критик. — Это знаменитый славист из Ниццы Роже Берра. Он, между прочим, был секретарем Бориса Зайцева. А теперь владелец самой большой коллекции картин художников-эмигрантов.
— Русских? — уточнил я.
— Естественно.
— Он хорошо говорит по-русски, — сказал Егор, внимательно слушавший
— Конечно, не так! — оживился Чупров. — У него, в отличие от нас, настоящий русский язык, тот самый, который вывезли с собой эмигранты. Видишь, как на него смотрит юная критикесса? Раскрыв рот.
— Ирка? — спросил Егор. — А она мне не сказала, что критикесса.
Я озадаченно посмотрел на сына. Когда он успел познакомиться с Иркой? И кто она, собственно говоря, такая?
— В этом году университет окончила, — сказал Егор. — Мне тоже уже скоро поступать.
— Ты же еще в шестом классе! — всплеснула руками жена.
— Пять лет осталось, — пожал плечами Егор.
— Минутку, — сказал я. — Что они вообще здесь делают?
— Кто?
На меня уставились сын, жена и Чупров.
— Ну, эти… — смешался я, — коллекционеры, профессора, критики…
— Приехали на симпозиум, — сказала Алена.
— Француз с Иркой договорились ночью в море купаться, — с завистью сказал Егор. — Я тоже хочу!
— Ночью холодно, — строго посмотрела на него жена. — Пойдем, когда солнце выглянет.
— Оно может и не выглянуть, — вздохнул я. — В Калифорнии, между прочим, пляжи намного лучше здешних. Да и в Ницце…
— Старик, ты прав, — взял меня под руку Чупров, — здесь абсолютно нечего делать. Миллионерам, предположим, нравятся юные критикессы, Плужников захотел показать Польшу жене, тоже, кстати говоря, не старой, и только мы с тобой…
— А Хвастов? — перебил я его.
— Хвастов приехал Союз учреждать, — досадливо поморщился Чупров. — Запишет нас с тобой в делегаты — и все дела. За проезд и проживание платить не надо, ты сам за все заплатил.
— Я так и думал.
У меня как пелена с глаз упала. Все-таки недаром критики считаются наиболее продвинутым отрядом литераторов, с первого взгляда всё видят.
— Приглашаю вечером в кафе, — сказал я на ухо Чупрову. — Жареным палтусом закусим.
— Халибутом? — почмокал губами Чупров. — Это можно. Вкуснее, чем в Сопоте, его нигде не готовят.
— Француза тоже с собой возьмете? — вывернулся из-за спины Егор.
— Возьмем, мальчик, — взъерошил ему рукой волосы Чупров. — Американца, француза, немца — всех возьмем.
— А Ирку?
— Ее француз водит за ручку. И отбить ее у него можешь только ты.
— Чему вы ребенка учите! — прижала к себе Егора Алена. — Сынок, на картины художников не хочешь посмотреть?
— Нет! — вырвался из ее объятий Егор. — Мы и так договорились с ней вечером в кафе посидеть.
Я махнул рукой и стал смотреть на облака. Здесь, в Гданьске, они были точно такими, как в Паланге: тяжелыми, цепляющимися за острые коньки домов. Еще чуть-чуть — и обрушатся на головы праздных туристов проливным дождем.