Мерцание золота
Шрифт:
— Писать романы гораздо труднее, чем ловить селедку, — прохрипел он.
— А скумбрию? — спросил я.
— Эту вообще… — махнул он рукой. — Поехали в ресторан, меня машина ждет.
— Какая машина?
— По-моему, «мерседес». Или «вольво». Я их не запоминаю.
— Не могу, — вздохнул я. — Надо Быкова в типографию отправлять.
— Ладно, — почесал книгой затылок Косенчук. — Во Франкфурте отметим. Ты за границей бывал?
— Бывал, — сказал я. — Польша, Болгария…
— Разве ж это заграница? — засмеялся Валерий. — А книга хорошая.
Он
— Блестит, — кивнул я. — Только теперь и стала понятна истинная цена золотишка.
— Она всегда была понятна, — строго сказал Косенчук. — Хочешь, я скажу Вепсову, чтобы он отпустил тебя со мной?
— Не надо.
Я посмотрел в окно. Червонным золотом сверкали на солнце листья клена. Еще одна осень дохнула на нас холодом. Сколько их тебе отмерено, человек?
— Уже не так много, как хотелось бы, — спрятал книгу в дорогой портфель Косенчук. — Ну, я пошел.
— Давай.
Сборник повестей Василя Быкова вышел в начале февраля. До этого я позвонил Быкову во Франкфурт.
— Повести? — удивился он. — Меня в Москве давно не издавали.
— А в Минске?
— В Минске издают, но только в оппозиционных издательствах. Государственные делают вид, что меня нет.
До Франкфурта Василь Владимирович жил в Хельсинки. Существовала какая-то система грантов, позволявшая некоторым писателям два года жить в одной из европейских стран. Через два года, правда, приходилось возвращаться на родину. Но бывали исключения, как в случае с Быковым. Из Хельсинки во Франкфурт он уехал по персональному приглашению городского магистрата.
— Хорошо, когда ты известен за границей и тебя может пригласить магистрат, — сказал я.
Быков промолчал.
— Через недельку-другую приедем во Франкфурт, привезем несколько пачек книг и гонорар, — добавил я.
— А кто с тобой приедет? — встревожился Быков.
— Составитель книги, по фамилии Косенчук. Это он финансировал издание «Батальона».
— Ты его знаешь?
— Вместе на литературных курсах учились.
— Ладно, приедешь — звони. Во Франкфурте есть где остановиться?
— Найдем, — сказал я.
Отчего-то я был уверен, что жить буду не в худшей из гостиниц города.
Так оно и случилось.
— Вылетаешь двенадцатого февраля, — сказал мне по телефону Валерий. — Билет уже куплен, визу тоже оформили. Но несколько дней тебе придется пожить без меня.
— Почему? — удивился я.
— Дела, — туманно объяснил Валерий. — Во Франкфурте ты берешь такси и едешь в гостиницу «Савой». Номер заказан.
Знание немецкого языка у меня было специфическое: «хальт», «хенде хох», «аусвайс», «матка, яйко, млеко, шнапс». Еще у меня в Минске остался приятель по кличке Цурюк, то есть назад. Это было его любимое слово — «цурюк».
«Как-нибудь объяснюсь, — подумал я. — Все-таки в школе и университете английский учил. А этот язык во всем мире знают, не говоря уж о финансовой столице
С этой сомнительной мыслью я и сел в самолет. Взлетали мы в жуткую пургу. По взлетной полосе гуляла поземка, низкие тучи едва не волочились по земле.
«Как они летают в такую погоду?» — думал я, пялясь в слепой иллюминатор.
Я был автолюбитель и твердо знал, что ехать надо по дороге, которую видно в окно. Здесь не было видно ничего. Однако «боинг» уверенно пробил пелену облаков, засияло солнце. На душе стало спокойнее.
А Франкфурт и вовсе встретил настоящей весной. На газонах зеленела густая трава, люди на улицах были одеты в легкие куртки. Деревья в окрестных лесах, правда, были еще голые.
«Хоть это как у нас, — подумал я. — Еще бы снежку маленько подсыпать, да медведя с балалайкой, да мужика в шапке-ушанке…»
— Цурюк! — услышал я чей-то голос.
Да, в небесной канцелярии выдавать немцам снежок категорически отказывались. То ли не заслужили, то ли не вышли рылом. Ну и ладно.
Я получил в багажном отделении сумку с книгами и прошел фейс-контроль. Внимательный взгляд немецкого пограничника отчего-то отозвался холодком в животе.
«А ведь помню оккупацию, — подумал я. — Все-таки она есть, эта генетическая память».
— Яволь, — отдал паспорт пограничник.
Мне показалось, он усмехнулся.
В отеле «Савой» все, от швейцара до портье, были то ли индусы, то ли пакистанцы. Мне полегчало. Черные глаза на смуглых лицах определенно были добрее, чем водянистые глаза на белых.
Я принял душ и позвонил Быкову.
— Приезжай, — сказал он. — Где твой отель находится?
— Возле вокзала.
— Садись в метро и езжай до гауптвахты, так остановка называется, оттуда пешком. По сравнению с Москвой Франкфурт маленький город.
С грехом пополам я разобрался в схеме городского транспорта, доехал до гауптвахты и направился к дому, где жил Быков.
Город производил двойственное впечатление. С одной стороны, впечатлял деловой центр. Верхние этажи «Дойч-банка», «Коммерц-банка» и прочих солидных учреждений терялись в облаках. Неподалеку торговые центры, заполненные людом. А вот улочки, в которых жили бюргеры среднего достатка, были вполне милы и уютны.
«Хороший город, — подумал я. — В нем можно и жить, и работать. А Майн и вовсе похож на Днепр в Речице».
У меня это была высшая оценка для реки. Днепр в Речице был не такой маленький, как в Смоленске, и не так широк, как в Киеве. Я еще не задумывался, в каком из земных уголков хотел бы встретить старость, но могилы моих дедов и прадедов на высоком берегу Днепра кое о чем говорили.
«Да подождите вы! — отмахивался я. — В Париже еще не был. Да и в Нью-Йорке…»
О Нью-Йорке я думал, конечно, смеясь. На что нам что, когда у нас вот что.
И тем не менее сейчас я шел по Франкфурту-на-Майне и усиленно вертел головой. Впрочем, дома — они всюду дома, хоть в Москве, хоть в Минске, а хоть бы и в Ганцевичах, где я родился.