Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
«Стоило мне замешкаться хотя бы на секунду, и я лежал бы трупом на сырой земле!» - остро кольнула недобрая мысль.
А конармейцы уже лавиной неслись на неприятеля. В воздухе блестели сотни клинков, слышалось громовое «ура». Теперь вся Конармия ворвалась в расположение вражеских войск. Белополяки пытались сжать её с боков. По флангам Конармии с севера ударили пулемёты и орудия генерала Корницкого, с юга - кавбригада Савицкого и пехота. Но командарм Будённый не стал отбиваться на флангах, а повёл свои полки вперёд, в глубокий рейд на северо-запад. Сзади
«Умён, чертовски умён Семён Будённый, - подумал о командарме Мерецков.
– На флангах драться не стал, пошёл вперёд, расстроил все боевые порядки белополяков!»
4-я дивизия ушла на Житомир и с ходу овладела им. Потом резко повернула на восток и установила связь неподалёку от местечка Брусилов с Фастовской группой войск, которой командовал Иона Якир...
– Между Киевом и Винницей мы фактически создали «красный коридор», - сказал на совещании в штабе начдив Коротчаев.
– Ныне конники немного отдохнут, мы подучим боезапас, ударим с тыла по Третьей польской армии и освободим Киев!
И тут произошло то, чего никто не ожидал. Идти на Киев получила приказ Фастовская группа войск, а Конармия повернула на запад.
– Будем продолжать рейд по вражеским тылам, - объявил в штабе дивизии Коротчаев.
Днём, когда нещадно палило солнце и бойцы старались укрыться в тени, в 4-ю дивизию прибыл командарм Будённый. Мерецков как раз готовил разведдонесение в штаб Конармии. Будённый резво соскочил с коня, отдал повод своему адъютанту Петру Зеленскому, человеку храброму и ловкому, не отходившему от Будённого ни на шаг, вошёл в штаб. Увидев за столом Мерецкова, он басовито спросил:
– Что ты сочинил в мой штаб?
– Поздоровался с ним за руку, присел рядом.
– Плохо дело, товарищ командарм!
– выпалил Мерецков.
– Польские войска уходят из Киева, надо бы отрезать им пути отступления, а мы чего-то ждём! Бездействие, как отсыревший патрон, отрицательно сказывается на бойцах.
Будённый хмуро повёл бровью.
– Сам переживаю этот момент, Мерецков! Жду приказа из штаба фронта, а его пока нет, и куда мне двигать свою армию, я не знаю. Связь у вас действует?
– А как же!
– воскликнул Мерецков.
– Тогда соедини меня со штабом фронта!
Приказ был получен.
Первая конная армия готовилась к новым активным действиям. 6-ю и 11-ю кавдивизии Будённый повёл на юго-запад, чтобы прикрыть зону прорыва от флангового удара противника, - по пятам Конармии следовали польские уланы и пехота. 4-я и 14-я кавдивизии под командованием члена Реввоенсовета Ворошилова двинулись на Родомысль, чтобы оттуда нанести удар по вражеской группировке в районе Коростеня. «Первая конная разделилась надвое, что это даст?
– размышлял Мерецков во время привала.
– Как бы ночью нашу дивизию не атаковали уланы. Разведка доносит, что они идут прямо за нами. Надо предупредить начдива...» Он доложил свои соображения Коротчаеву. Тот усмехнулся.
– Не трусь, Мерецков, уланы разбежались кто куда
Кирилл Афанасьевич, однако, не разделял его оптимизма и серьёзно заметил:
– Моя разведгруппа только что вернулась в штаб с пленным уланом. Он заявил, что поляки намерены атаковать Коростень. Как бы беды не случилось.
– Думаешь ты о деле, Мерецков, но не всегда хорошие мысли вызревают в добрые поступки, - философски заметил начдив и резюмировал: - Иди отдыхать, на дворе уже ночь хозяйничает.
– Не могу, товарищ начдив. Косогов назначил меня дежурным по штабу.
– Тогда гляди тут в оба, если что - дай знать.
Мерецков вышел во двор перекурить. Ночь была тёплая и безветренная. В тёмном небе ярко горели звёзды, они часто мигали, словно переговаривались с землёй. Изредка где-то далеко стрекотали пулемёты, слышались одиночные выстрелы, а в небо взлетали красные и зелёные ракеты. Мерецков подозвал помощника, молодого кавалериста с копной рыжих волос.
– Пётр, ну-ка обойди посты: как там наши часовые, не то ещё уснут, - распорядился он.
– Ты, наверное, слыхал, как погиб Василий Чапаев? Нет? А я тебе скажу: часовые на постах уснули, белые подкрались к ним, штыками закололи и ударили по спящим бойцам чапаевской дивизии.
– Чапаев - да, герой, и молва о нём широкая и бурная, как большая река, - заявил боец.
– И погиб-то Чапаев в этой самой реке.
– Он взглянул на Мерецкова.
– Я пойду посмотрю, на местах ли наши часовые...
«Прав боец, молва о Чапаеве в народе широкая, - отмети про себя Кирилл Афанасьевич.
– Таких, как он, я ещё не встречал. Хотя нет, Семён Будённый, пожалуй, ему не уступит. О нём тоже в народе, особенно на Дону и Кубани, песни поют, говорят о нём с любовью».
Вернулся Пётр.
– Ну, что там?
– спросил Мерецков.
– Часовые на постах, так что белополяки к штабу незамеченными не подойдут, - ответил Пётр.
Мерецков отпустил его отдыхать, с полчаса посидел над картой и снова вышел во двор перекурить. Мысли потекли к нему, как ручейки. Сначала он вспомнил своего отца, когда вместе в страду они косили хлеба, потом будто наяву увидел мать: вот она стоит у плетня, а он, Кирилл, верхом на коне машет ей рукой на прощание. Он даже услышал её голос: «Сынок, в огонь не бросайся и головушку спою пуле не подставляй! Как приедешь в Харьков, черкни несколько строк, чтобы мы с батей не волновались».
Мерецков вздохнул. Надо было перед отъездом на фронт и матери написать. А теперь ему не до писем, того и гляди появятся уланы. Когда выйдет на отдых Конармия, тогда он и напишет матери.
Вдруг его раздумья прервали частые винтовочные выстрелы, а где-то неподалёку взорвалась граната, ослепив всё окрест.
– Уланы наступают!
– подскочил к Мерецкову часовой, охранявший штабные машины.
Мерецков объявил боевую тревогу, затем вихрем ворвался в комнату, где на топчане спал Клим Ворошилов. Сгоряча схватил его за руку, потянул к себе, крикнул едва ли не на ухо: