Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
– Тогда пойдёмте в столовую академии. Я спешил на службу и не успел поесть.
– Отчего вдруг спешили?
– спросил Кирилл Афанасьевич.
– На десять часов утра меня приглашает на беседу главком Сергей Сергеевич Каменев, да и мне надо с ним решить ряд вопросов по академии...
Занятия ещё не начались, и в этот день Мерецков долго пробыл в гостях у Снесарёва. Из его уст он узнал много интересного и ещё раз убедился в том, как велики заслуги Снесарёва в укреплении Красной Армии. Сам он вошёл в историю как крупный военный деятель.
– Чьи лекции вам больше всего нравятся?
– неожиданно спросил Снесарёв.
Мерецков смутился,
– Хитрите, товарищ Мерецков!
– Снесарёв лукаво повёл бровью.
– А чему вы научились за это время?
Мерецков ответил, что за прошедших два курса учёбы он понял главное: ведение войны - это и наука, и искусство, причём искусство сложное, требующее не только максимальной отдачи сил, но и серьёзных знаний, творческого их применения.
– А если у человека есть природные способности, разве не может он применить их в сражении?
– задал вопрос Снесарёв.
– Я приведу вам два имени - Василий Чапаев и Семён Будённый. Весьма одарённые личности. Разве мало побед одержали они в Гражданской войне?
– Факт, много, - согласился Мерецков.
– И воевали они не но шаблону, у каждого был свой стиль, свой почерк в бою. Но я считаю, что, как бы человек ни был одарён в военном деле, не всё зависит от природной смётки. Надо ещё иметь теоретические знания, чтобы в любой ситуации принять в бою правильное решение. Потому-то я был рад, когда меня направили на учёбу в Академию Генштаба.
– Кирилл Афанасьевич помедлил, ожидая, не возразит ли ему Снесарёв, но тот молчал, о чём-то задумавшись.
– Вот вы спросили, кто из преподавателей или лекторов мне по душе. Мне нравятся лекции профессора стратегии Свечина, профессора истории военного искусства Новицкого. Мы с ними изучали опыт Первой мировой войны. Что я вынес из их лекций для себя? В военном деле надо избегать шаблона, стремиться творчески подходить к проведению любой операции, даже самой небольшой, потому что, как любит говорить профессор Свечин, «из малого вырастает большое».
– Чем вы занимались, когда воевали в Первой конной армии?
– Снесарёв закурил и протянул папиросы Мерецкову.
– Хотите?
Мерецков тоже закурил, затянулся, слегка кашлянув.
– Чем я занимался? Рубил шашкой, как и все.
– Я не о рубке, Кирилл Афанасьевич, - усмехнулся Снесарёв.
– За какой участок работы вы отвечали?
– Ах вот вы о чём! Занимался разведкой. Знать противника, его силы и средства в предстоящем бою - это же очень важно!
– Это ключ к победе!
– Снесарёв скосил на Мерецкова карие глаза.
– Вот мы говорили о неудаче войск Красной Армии во Львовской операции. Там сыграл отрицательную роль фактор времени. А ведь на войне время - немаловажный элемент в достижении победы. Его высоко ценили полководцы прошлого. Одна минута, говорил Суворов, решает исход баталии, один час - успех кампании, один день - судьба империи.
– Я хорошо запомнил афоризм Наполеона: «Идите, бейте и не забывайте, что мир сотворён в шесть дней».
Снесарёв говорил о Львовской операции так, словно сам принимал в ней участие. И всё же Мерецков считал, что во всей этой истории есть вина Тухачевского. Разве Западный фронт, наступавший на Варшаву, действовал безупречно? Вот бы задать этот вопрос самому Тухачевскому!
И вскоре такая возможность слушателям представилась. После лекции о психологии
– У вас есть ко мне вопросы?
– Рейснер смотрел на него не мигая.
– Я хотел бы кое-что уточнить по вашей лекции, - робко ответил Мерецков.
– Вы говорили нам о психологии широких народных масс во время революций. Тут всё ясно, но как эта психология проявляется на фронте среди бойцов и командиров, какова её роль? Можно ли назвать её решающей в целях достижения победы над врагом?
Профессор на минуту задумался, потом, словно что-то вспомнив, сказал, что революция и фронт вещи разные, но и в том и в другом случае люди жаждут победы. А бойцы на фронте - тот же народ, только он вооружён и доказывает своё отношение к революции на поле брани.
– Возьмём Гражданскую войну, - продолжал Рейснер.
– Те, кто сердцем принял Октябрьскую революцию, сражались за её идеи в боях с неприятелем. А те, кому революция стала костью в горле, шли против красных бойцов. Их психология - психология убийц. Впрочем, человек я не военный и мне трудно рассуждать на примере людей военных. Вы задайте этот вопрос Михаилу Тухачевскому.
– Я бы это сделал, но не так-то легко попасть к нему!
– Завтра он будет здесь, - сообщил Рейснер.
– Придёт читать нам лекцию?
– Нет, его назначили начальником академии.
– Правда?
– едва не крикнул Мерецков, давно мечтавший увидеться с этим выдающимся военным деятелем. В последнее время тот был на виду, командовал армией, Восточным, Кавказским и Западным фронтами.
– Вчера я с ним беседовал, он-то и сказал мне, что получил новое назначение, - подтвердил профессор.
Но увидел Тухачевского Мерецков через неделю после разговора с Рейснером. Михаил Николаевич встречался со слушателями, и, когда зашла речь и о Западном фронте, который летом 1920 года не смог взять Варшаву, Мерецков задал вопрос: «В чём причина наших неудач на польском фронте?» Тухачевский слегка улыбнулся, но улыбка тут же растаяла на его лице, и он заговорил неторопливо, чеканя слова:
– На эту тему я прочёл бы вам целую лекцию, ибо те стратегические вопросы, которые решал Западный фронт, коим я имел честь командовать, взаимосвязаны, одно вытекает из другого. А если объяснить коротко, то наша неудача в том, что были нарушены некоторые законы ведения войны. Что я имею в виду? Прочную связь тыла с фронтом, своевременное обеспечение войск всем необходимым, и в первую очередь оружием и боевой техникой, умелое использование ошибок врага, концентрацию наших войск на главном направлении, непрерывную разведку сил противника... Всё это и сказалось на неудаче нашего наступления под Варшавой.
«Он прав, руководить войсками в боевой операции - это искусство!» - подумал Кирилл Афанасьевич. И всё же ответ Тухачевского удовлетворил его не в полной мере. Почему-то Михаил Николаевич ни слова не произнёс о себе как о командующем Западным фронтом. А почему он промолчал? Вот в чём вопрос...
Январские дни 1921 года выдались на редкость морозными. Некоторые лекции руководство академии отменило, и слушателей отправили под Москву на заготовку дров. Работали там с утра до поздней ночи, стоя в сугробах по пояс, все промокли до нитки, а мороз усилился. Мерецков сильно продрог, и у него открылась рана. Об этом узнал комиссар академии и пригласил его к себе. Кирилл Афанасьевич пришёл сразу, будто ждал этого вызова.