Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
В это августовское утро, сидя на солнце у штаба армии, Будённый читал директиву главкома Каменева о передислокации Первой конной армии на врангелевский фронт. К нему подошёл дежурный связист и вручил телеграмму из штаба фронта.
– Срочная, товарищ командарм!
– уточнил он.
Это была депеша из центра об отзыве на третий курс Академии Генерального штаба всех слушателей, находившихся на фронтах.
Будённый позвал Ворошилова:
– Иди возьми у меня телеграмму из центра, она по твоей части.
Ворошилов ознакомился с документом.
– Всё понял?
– спросил
– Завтра же с утра распорядись, чтобы всех «академиков» откомандировали в Москву!
– У нас их в Конармии пятнадцать человек, - сказал Климент Ефремович.
– Всех отправляй! А с одним «академиком» я сейчас переговорю.
– Командарм связался со штабом 6-й кавдивизии. Трубку взял Мерецков.
– Ты как раз мне и нужен, Кирилл. Из Москвы пришёл приказ откомандировать с фронта всех слушателей Академии Генерального штаба, так что сдавай дела и - в Москву! Желаю тебе успешной учёбы. Тобой я доволен, и Ворошилов тоже доволен. И воевал ты неплохо. Благодарю тебя за всё содеянное по разгрому врага. Надеюсь, мы с тобой ещё увидимся.
– Будённый велел передать трубку начдиву Апанасенко и проинформировал его о приказе.
– С твоим подопечным Мерецковым я только что говорил, - добавил он.
– Лично поблагодари его за честную службу на благо Отечества и завтра же отправляй.
– Я устрою ему подобающие проводы, товарищ командарм, он этого заслуживает, - отрапортовал начдив.
Много лет, спустя Мерецков написал: «Месяцы, проведённые в рядах Конной армии, сыграли очень большую роль в моём формировании как красного командира. Во всяком случае, вплоть до середины 20-х годов мои взгляды на военное искусство и практическое их воплощение в жизнь определялись опытом, вынесенным именно из боевых операций 4-й и 6-й дивизий Первой конной армии».
Приехал в Москву Мерецков утром. На вокзале народу - яблоку негде упасть. С трудом он протиснулся сквозь толпу, сел в трамвай, проехал до центра, пересел в другой трамвай и вскоре добрался до академии. При входе на территорию учебного центра часовой потребовал у него пропуск, на что Мерецков ответил:
– Я слушатель, был на Юго-Западном фронте, вернулся сюда продолжать учёбу. Вот мои документы!
– Он вручил часовому предписание штаба Первой конной армии.
– Воевали под началом казака Семёна Будённого?
– спросил часовой, и на его смуглом лице появилась добродушная улыбка.
– Мой батя сражается в бригаде Семёна Тимошенко, а я вот пошёл служить в Московский военный округ.
Мерецков, пряча предписание, с хитрецой поглядел на бойца из-под лохматых бровей.
– Во-первых, Семён Будённый не казак и таковым никогда не был, он иногородний, родился под Воронежем, - сказал Кирилл Афанасьевич.
– Во-вторых, Семён Тимошенко командует не бригадой, а 6-й кавалерийской дивизией. Я был у него временно исполняющим обязанности начальника штаба дивизии.
– Да?
– удивлённо вскинул брови боец.
– Вы уж, товарищ Мерецков, не сочтите меня глупцом, напутал я...
– Кто тут глупец?
– услышал Мерецков за спиной чей- то голос. Обернулся и увидел начальника академии магистра математических наук генерала
Тот, сняв очки, пристально на него посмотрел.
– Не узнаете?
– Мерецков!
– улыбнулся Снесарёв.
– Он самый, прибыл с фронта!
– Где воевали?
– В Первой конной армии.
Снесарёв подтянулся.
– У Семёна Будённого! Я знаком с ним. Весьма одарённый командир! А встретился я с ним впервые летом восемнадцатого года под Царицыном. Тогда я был командующим Северо-Кавказским военным округом и прибыл туда создавать из партизан регулярные войска Красной Армии, чтобы они оборонялись под натиском белоказаков донского атамана генерала Краснова. Поехал я под Царицын не один, а с членом Реввоенсовета 10-й армии товарищем Сталиным. Когда нам представили группу красных командиров, я обратил внимание на конника, у которого были очень пышные усы. Это и был Семён Михайлович Будённый.
– Вы сами спросили у него, кто он такой?
– Да, и он мне коротко ответил: «Семён Будённый». Я принял его за казака, а он робко меня поправил: «Я не казак, а иногородний». Потом, в ходе беседы, я задал ему вопрос: «В каких случаях вы можете идти в атаку на пехоту противника?» Он бойко ответил: «Когда боевые порядки пехоты расстроены, при преследовании противника и при внезапном ударе в тыл противника». Словом, мне понравился Будённый. В нём чувствовался бывалый вояка. И всё же я спросил его: в чём сила конницы? Он сразу ответил: «В манёвренности, в подвижности и массированном использовании».
– «Вы драгун!» - сказал я ему. А он спросил, как я определил. Я ответил: мол, не столько по жёлтой тулье его фуражки, которую он носит, сколько по его ответам. Драгуны всегда отличались хорошими знаниями тактики и оперативного использования конницы...
– Снесарёв сделал паузу.
– Ну и как вы там сражались с белополяками?
Мерецков сказал, что раньше он воевал на других фронтах, но больше всего приобрёл опыта из боевых действий Первой конной армии.
– В ночном бою под Коростенем меня вышибла из седла вражья пуля, - грустно произнёс Кирилл Афанасьевич.
– В Киеве лежал в госпитале, вылечили меня, и я снова вернулся в Конармию...
Снесарёву хотелось больше узнать о том, как воевали слушатели на фронтах, и он пригласил Мерецкова к себе в кабинет.
– Да, в боях с белополяками нас постигла неудача, - вновь заговорил Снесарёв, когда они вошли в кабинет.
– И кто нас подвёл? Михаил Тухачевский! Никак я от него этого не ожидал.
– Один ли он подвёл?
– Не один, разумеется. Виновны все: и главком Каменев, и командующий Юго-Западным фронтом Александр Егоров...
– А Сталин виновен?
– вставил Мерецков.
Снесарёв на минуту смешался.
– В неудачах наших войск на польском фронте лично я его вины не вижу, - высказался Андрей Евгеньевич.
– Но, если честно, пока и мне не всё ясно. Но вы будете изучать Львовскую операцию и всё-всё узнаете. Кстати, вы только что с поезда?
– Час тому назад прибыл с вокзала.