Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
– Трудитесь, голубчик, Верховный ждёт от вас подвига!
У Кирилла Афанасьевича сорвалось с губ:
– Дали бы мне одну армию, Борис Михайлович!
– Резервов нет, на первом плане у нас московское направление, - раздражённо ответил Шапошников.
«Получил пощёчину, и поделом», - взгрустнул Мерецков.
Он побывал во всех армиях, переговорил с командарма ми, нацеливая их на тщательную подготовку войск к предстоящим боям. А задуматься ему было о чём. Директива Ставки предписывала Волховскому фронту нанести главный удар в центре, в направлении на Грузино, Сиверскую, Волосово, обходя Ленинград с юга. На этом участке фронта надлежало действовать 59-й и 2-й ударным армиям.
– Товарищ генерал армии, члены Военного совета собрались, - доложил генерал Стельмах.
– Иду, Григорий Давидович!
На военном совете тщательно обсудили директиву Ставки. Подводя итоги проделанной работы в войсках, Мерецков сказал, что все будут держать суровый экзамен: гитлеровцы так укрепили свои оборонительные рубежи, что сокрушить их не просто. Но другого выхода нет, надо биться с врагом за каждый клочок родной земли...
– А где член Военного совета Запорожец?
– спросил Мерецков начальника штаба фронта после совещания. Он ещё в Ленинграде?
– Да, он задержался в штабе Ленинградского фронта, приедет завтра утром, - ответил генерал Стельмах.
Армейский комиссар 1-го ранга Александр Иванович Запорожец был назначен членом Военного совета Волховского фронта со дня его образования. Мерецков узнал Запорожца ещё до войны, он был начальником Главного управления политпропаганды Красной Армии, а в марго 1941 года стал заместителем наркома обороны СССР. В характере Запорожца Мерецкову импонировало то, что с людьми Александр Иванович был прост, знал, что сказать им, а главное, умел сплотить людей, направить их усилия на большое дело.
Запорожец приехал ночью. В это время Мерецков и генерал Стельмах всё ещё обсуждали вооружение и дислокацию прибывших войск. Их не хватало, и Мерецков решил переговорить с Верховным и попросить его отложить начало операции на несколько дней.
Но своё намерение он не осуществил. На другой день в штаб фронта прибыл заместитель наркома корпусной комиссар Мехлис. На аэродроме его встретил Запорожец. Лев Захарович сообщил Мерецкову, что привёз послание Иосифа Виссарионовича.
– Послание?
– Кирилл Афанасьевич пожал плечами.
– Это даже интересно. И о чём же оно?
Мехлис достал из папки пакет и вручил его Мерецкову. Тот распечатал пакет и не без волнения прочёл. «Уважаемый Кирилл Афанасьевич!
– писал Сталин. – Дело, которое поручили вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, - великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, а вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что Вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчёты немецких захватчиков. Жму руку и желаю Вам успеха. И. Сталин, 29.12. 41». Мерецков свернул записку и положил её на стол. Он всегда поражался тому, как умел вождь понять настроение человека перед сражением, как тяжело ему порой, как тяжело было в эти дни Кириллу Афанасьевичу. Записка, однако, не вызвала у Мерецкова удовлетворения, только
Тот лишь пожал плечами.
– Я не стратег и не тактик, Кирилл Афанасьевич, я политик и о том, что фронт к сражению не готов, не знал. Но просить Сталина дать отсрочку не рекомендую. Он на это не пойдёт. Я знаю Иосифа Виссарионовича лучше вас.
Но произошло ещё одно ЧП. Начальник артиллерии Дегтярёв сообщил Мерецкову, что вся артиллерия 59-й армии не имеет оптических прицелов, орудийных передков и средств связи.
– Как такое могло быть?
– возмутился Кирилл Афанасьевич.
– Эшелоны с недостающей техникой, наверное, ушли по прежним адресам дислокации армий и разыскать их мне не удалось, - пояснил Дегтярёв.
Мерецков отправил в Ставку срочное донесение. Через два дня на фронт прибыл начальник артиллерии Красной Армии генерал Воронов, с которым Кирилл Афанасьевич сражался в Испании, а позже на финской войне. Везде Воронов проявил себя не только как знаток артиллерийского дела, но и как отчаянный человек и храбрый боец. Он шумно вошёл в штаб фронта.
– Где тут главный бунтовщик, я желаю его видеть!
– воскликнул генерал, снимая с себя тулуп.
– Это ты, волонтёр Петрович?
– Я, волонтёр Вольтер, - улыбнулся Мерецков и подошёл к генералу.
– Что, моя депеша наделала в Ставке шуму?
Воронов попросил дать ему горячего чаю.
– Чего-чего, а чая у нас в достатке, его можно вёдрами пить, - усмехнулся Кирилл Афанасьевич. Он велел своему адъютанту накрыть в его комнате стол.
– А где же техника и приборы для артиллерии?
– спросил Мерецков.
– Всё есть, Кирилл, мы же с тобой не в Испании, - успокоил его Воронов.
– Посылай своих командиров артчастей на станцию Будогощь, туда уже прибыл эшелон, и они всё получат. А тебя попрошу ознакомить меня с составом артиллерии и уточнить, чего ещё не хватает из вооружения и техники. У меня приказ Верховного помочь вам в этом деле.
– Благодарю, Николай Николаевич.
– Кирилл Афанасьевич улыбнулся.
– Наградил бы тебя орденом по ста рой дружбе, но ты не состоишь в штате моего фронта, шутливо добавил он. А про себя подумал: «Ишь, сколько шума наделала в Ставке моя телеграмма, даже главный артиллерист прибыл на фронт!..»
Между тем войска армий всё ещё прибывали в состав Волховского фронта, и Мерецков надеялся, что Ставка отложит наступление из-за неукомплектованности армий фронта. Но по категорическому требованию Сталина оно началось 7 января. Наши войска враг встретил сильным миномётным и пулемётным огнём, и Мерецков был вынужден отдать приказ отойти в исходное положение. Но больше всего его огорчило то, что некоторые командиры соединений во время наступления допускали те же ошибки, что и в недавних боях по освобождению Тихвина. Командиры и штабы не сумели осуществить управление частями и организовать чёткое взаимодействие между ними.
– Нам надо для подготовки ещё хотя бы пару недель, - огорчённо произнёс начальник штаба Стельмах.
– Мы даже весь боезапас не получили.
– Кто тебе их даст, эти две недели?
– усмехнулся Мерецков, глаза его блеснули.
– Но я всё же отправлю депешу в Ставку...
Теперь Кирилл Афанасьевич терпеливо ждал, что ему ответят. Он посмотрел в окно. Во дворе бесновалась пурга, наметая и без того большие сугробы. Погода выдалась явно не для наступления, но что поделаешь! С каждым днём блокада Ленинграда коверкала судьбы защитников города, и эта мысль больно отдавалась в душе Мерецкова.