Мертвая река
Шрифт:
Моей сестре!
На третью ночь телефоны отключились. Буря была еще сильнее, чем годом ранее, и линии оборвались в половине округа. Я плакал, пока не уснул. Тетя Люси поняла, что со мной что-то не так. Она была озадачена и расстроена. Я мог говорить только о том, когда снегопад прекратится, и о том, что хочу вернуться домой. Я никак не мог сказать ей, что меня действительно беспокоит. И выбраться оттуда тоже было невозможно.
В какой-то момент на четвертый день внутри меня что-то щелкнуло, и я погрузился в каменное молчание, разговаривая только тогда, когда ко мне обращались, и то тихим бормотанием, которое я слышу по сей день. За ночь мой голос изменился, стал глубже,
Пока мы ничего не знали.
Внутри у меня было совершенно пусто. Я не помню, чтобы на самом деле думал о чем-нибудь в течение следующих двух дней, пока снегопад, наконец, не прекратился, и бригады не приступили к расчистке дорог. Весь день я постоянно висел на телефоне, пытаясь дозвониться. Никто не брал трубку. К трем часам дня тетя обратилась за помощью к соседу, мистеру Вендорфу, попросив его, отвезти нас на своем пикапе. К тому времени она тоже забеспокоилась, и Вендорф, худощавый лысеющий мужчина примерно ее возраста, который долгое время работал в телефонной компании, большую часть времени пытался уверить нас, что отсутствие ответа по телефону не обязательно означает, что никого нет дома, не в такую погоду.
Дом выглядел почти так же, как и в прошлом году: большие широкие сугробы намело у дома и сарая, и безмолвная, гладкая белая масса покрывала все настолько тщательно, что деревья, дом и сарай казались застывшими на месте, она была такой тяжелой, что ветер не мог зацепиться за нее, а только слегка скользил и кружил ее у наших лиц, когда мы шли пятнадцать футов от машины до входной двери по нехоженой снежной целине глубиной по пояс.
Мы постучали, тетя Люси крикнула, но ответа не последовало. Я услышал, как в сарае фыркают лошади. Из трубы не шел дым. Дом выглядел мертвым и безмолвным.
У двери стояла лопата. Мистер Вендорф взял ее и соскреб снег, чтобы мы могли открыть дверь. К тому времени даже он выглядел обеспокоенным. Я не был обеспокоенным. Я был выше этого. Я был пуст.
Запах сразу же ударил в нос, и тетя Люси вытолкнула меня наружу и велела подождать там, пока они войдут. Я очень тихо открыл дверь и вошел следом за ними. Собаки пропали. Я не видел следов снаружи, вокруг дома. Мы их так и не нашли.
Мы прошли через гостиную, миновали кухню и заглянули внутрь. Там никого не было. Раковина была чистой, столешница - пустой.
Потом мы добрались до спальни отца, и тетя Люси закрыла лицо руками, стеная и причитая, а Вендорф начал повторять: О Боже, о Господи, как мантру, снова и снова, глядя в комнату, в то время как тетя Люси повернулась, пробежала мимо меня, и ее вырвало прямо на ковер у прогоревшего камина.
Он лежал на кровати в желтой пижаме. Пижама была разорвана и покрыта коркой засохшей крови. Рот приоткрыт, глаза уставились в потолок. Руки и ноги были широко раскинуты, как у тех, кто рисует ангелов на снегу. Кишки тянулись из него на пол, а затем петлей возвращались к изголовью кровати, как длинная коричнево-серая змея. Его сердце лежало под правой рукой, а печень - под ладонью, и даже я мог сказать, что и то, и другое было частично съедено, а кишки пережеваны.
Я принял все это. Я подумал о кобельке Бетти. И только когда Вендорф попытался увести меня оттуда, я заплакал.
* * *
– Собаки, -
– Должно быть, они смертельно проголодались и напали на него. Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, сынок.
Но это было только для моей пользы. Он не дурачил ни меня, ни кого-либо еще.
В буфете было полно еды, и мой отец скорее умер бы с голоду, чем оставил собак без еды. Это Элизабет. Следы вели от задней двери футов на двадцать или около того, а затем исчезали в сугробах.
Я знал, что это она, и он тоже. Они искали ее неделями, но я знал, что они ее не найдут. Мне было интересно, как сложится судьба Бетти и щенков. Но шериф видел то же, что и я, и он знал. Он смотрел на лицо моего отца. На его открытый рот.
А в нем широкий сигарообразный корпус «Монитора».
Откуда бы она ни пришла, она туда вернулась.
Но не к морю.
Перевод: Гена Крокодилов
Местный шериф Дэд-Ривер, штат Мэн, думал, что он убил их десять лет назад - примитивное, обитающее в пещерах племя дикарей-каннибалов. Но каким-то образом клан выжил. Чтобы размножаться. Чтобы охотиться. Убивать и жрать. И теперь мирные жители этого изолированного городка сражаются за свою жизнь...
Проснулся вот – и страшный волк,
Мне скалится в окно!
Большой, один – как целый полк,
Ну что ж, влезай, браток, -
Но хоть не трожь, меня ты пощади...
Grateful Dead
Джек Кетчaм
"Потомство"
Часть I
12 мая 1992 года
0:25
Она стояла, вся в пятнах грязи и бликах лунного света, под колышущимися ветвями тенистого дерева и смотрела в окно. За ее спиной остальные трепетали от азарта.
Она коснулась решетки на окне кончиками пальцев. Разболтанная. Старая.
Она потерла один из прутьев между большим и указательным пальцами, и тут же вниз посыпались мелкие хлопья ржавчины.
Она сосредоточилась на девушке внутри. Ее кисло-цветочный аромат витал высоко и сильно над пропахшим плесенью диваном, где она лежала, и даже над пропитавшимися парным молоком зерновыми хлопьями в миске рядом с ней.
От девушки пахло мускусом. Уриной и полевыми цветами.
У девушки были выдающаяся грудь и длинные темные волосы.
Постарше меня.
Ее одежда была грубой.
Одежда только мешает.
Парни прижимались ближе, желая увидеть. Она позволила им. Было важно, чтобы они знали, что находится внутри, хотя она направит их, когда придет время. Самцы были моложе и нуждались в наставничестве. Но это было ново для них и захватывающе. Тонкий березовый прут прошелся по их спинам – им нужно внимательно следить за равновесием.