Мертвая река
Шрифт:
А еще ходили на танцы, играли в гольф, посещали рестораны с клубами, вели общественную жизнь и даже давали обеды.
Нет, это было не для него.
Первой тому причиной оказалась жара.
Питерс любил смену времен года. Голые деревья в январе и зеленые – в мае... Даже зима, с ее утренними холодами, обладала своими достоинствами. Не так уж плоха уборка снега на крыльце – как потом приятно нырнуть назад в дом, к уютно трещащим полешкам в камине!
Что ждало во Флориде, так это сплошная жара. Та самая жара, что треть года даже приятная, вторую треть –
Вторая же причина заключалась в том, что Питерс никогда не считал себя таким уж общительным. Бывали времена, когда ему казалось, что неплохо бы познакомиться с другой женщиной. Во Флориде это можно было устроить. Долго ходить бобылем в трейлерном парке брата не удавалось никому. Однако для знакомств все равно приходилось посещать забегаловки и танцульки, иметь на это дело определенный настрой.
У Питерса же настроя не было даже на то, чтобы открыть эту чертову дверь.
Он накинул халат, сунул ноги в шлепанцы и зашаркал через комнату. Питерс вновь забыл оставить включенным свет на крыльце. Запоздало щелкнув выключателем, он открыл дверь настежь.
– Вик?..
Перед ним в желтом свете лампочки и в самом деле стоял Вик Манетти. Позади него, опершись спиной о патрульную машину, маячил еще один полицейский, но с такого расстояния старик не мог разобрать, кто именно.
Манетти был у них «новеньким». Он занимал пост шерифа Дэд-Ривер вот уже более двух лет, но для большинства здешних жителей по-прежнему оставался «новеньким», а все потому, что прибыл сюда из Нью-Йорка и был не из местных.
– Прости, что разбудил, Джордж.
– Да ладно, ничего.
Питерс уважал этого парня. Время от времени они встречались за кружкой пива в «Карибу» и обсуждали, что сейчас творится в городе, вроде как держали контакт. У Питерса сложилось впечатление, что Манетти – хороший коп. Спокойный, с головой на плечах и в придачу ко всему старательный. А в захолустном городишке вроде большего и желать нельзя.
Но сейчас, стоя в дверях и глядя на шерифа, Питерс поймал себя на мысли, что никогда прежде не видел парня в таком смятении.
– Мне надо с тобой переговорить, Джордж, – сказал он.
– Я так и понял. Зайдешь?
– Вообще-то я надеялся, что это ты поедешь с нами.
Питерс сразу понял: Манетти лихорадочно соображает, силясь подобрать нужные слова. И подобрал-таки, шельма:
– Мне бы хотелось, чтобы ты кое на что взглянул лично для меня. Нужно твое экспертное мнение в одном деле.
– Экспертиза? – Питерс не смог сдержать улыбку. В Дэд-Ривер подобное слово приходилось слышать нечасто.
– Но должен предупредить: картина отвратная.
И тогда-то Питерса пробрало. Он понял, что уже знает, о чем толкует Манетти.
И все же Питерсу удалось заставить себя понадеяться, что он ошибается.
– Дай мне минуту.
Он снова зашел в дом, скинул халат и шлепанцы, отыскал в выдвижном ящике аккуратно сложенную рубашку – Питерс знал, что Мэри бы хотела, чтобы он оставался опрятным, даже несмотря на пьянство, – и туфли у кровати. Прошел на
Вернувшись в спальню, вынул из комода бумажник. Портрет Мэри стоял на прежнем месте – улыбающаяся, постаревшая, но все такая же симпатичная. Задолго до рака.
По привычке, а возможно, и отвлекшись на фотографию, Питерс открыл еще один ящик комода, где лежали кобура и револьвер тридцать восьмого калибра, и уже наполовину вынул было их, когда вспомнил, что на сей раз они ему не понадобятся.
Оружие можно оставить молодежи.
Вик ожидал, сидя за рулем машины. Патрульный, которого Питерс сначала не узнал, оказался Майлзом Гаррисоном. Старик помнил его еще пацаном. Какое-то время Майлз работал разносчиком газет и, по неведомой причине, никогда не доносил их до крыльца. Местные проклинали его каждую зиму.
Питерс поприветствовал Майлза, осведомился, как дела у отца с матерью («Спасибо, все нормально») и забрался на заднее сиденье. Машина тронулась, и старик принялся смотреть копам в затылки через разделявшее салон армированное стекло.
«Забавное местечко, – подумал Питерс, – для старого экс-шерифа».
* * *
Полчаса спустя выпитое виски просилось наружу, и Питерс напоминал себе, что нужно дышать, чтобы сдержать рвотный позыв. Кухня напоминала гребаную скотобойню.
Питерс стоял и смотрел на то, что осталось от тел женщины и молодой няни, и сразу понял, кто здесь побывал. Он догадался об этом уже тогда, когда заметил забрызганные мочой ступеньки дома. Кто-то явно решил пометить территорию.
Манетти, как показалось старику, тоже все понял.
– Теперь видишь, зачем мне понадобился ты, – сказал шериф.
Питерс кивнул.
– С нами связалась мать сиделки. Нэнси Энн Дэвид, в прошлом марте исполнилось шестнадцать лет. Мать сказала, начало смеркаться, она принялась названивать сюда, но к телефону никто не подходил. Потом попробовала еще, пока не начала беспокоиться, и тогда позвонила нам.
– А женщина?
Он глянул на распростертое на полу тело. Как и лежавшая на столе сиделка, оно было обнажено, рук и ног – как не бывало. В груди зияла рана. Где полагалось находиться сердцу, чернела пустота в обрамлении разломанных ребер. Череп был расколот, мозги исчезли. По всему полу тянулись внутренности.
– Лорин Элен Кальцес, тридцати шести лет. Разведена. Муж – Дин Алан Кальцес. Мы посадили его под замок, но я уже имел удовольствие с ним переговорить. Ни до одной из жертв ему не было дела, хотя он признал, что поколачивал жену. Но не думаю, что здесь есть какая-то связь. Кроме того, он не на шутку тревожился о ребенке.