Мертвые канарейки не поют
Шрифт:
Но улыбка на лице Еросяна как появилась, так и исчезла. Он вскинул голову, и аплодисменты тотчас стихли.
– Вы кому аплодируете, неужели себе? А вот с таким я сталкивался, надо сказать, весьма часто. Думаю, в вашем случае придется уволить не половину старой редакции, а две трети. И начнем с…
Он обвел собравшихся взглядом и вдруг повернулся к сидящему у него за спиной главному редактору.
– С вас. Потому что именно вы, как следует
Главный редактор, подскочив, как чертик в табакерке, заявил:
– Ну уж нет! Вы сами упомянули эту гениальную медиакампанию, которую мы развернули, узнав о чудовищных преступлениях в высших эшелонах власти нашего города и области! Именно раздобытая нами информация привела к отставке мэра и губернатора, к арестам всех этих высокопоставленных оборотней, к скорому грандиозному процессу…
Еросян прервал его:
– Это вы разработали и имплементировали эту гениальную медиакампанию?
Главный редактор, судорожно сглотнув, не растерялся и заявил:
– Ну, а кто же еще! Именно я ответственен за редакторскую политику, именно я…
Еросян снова прервал его:
– А не о том вас спросил. Я прекрасно знаю, за что вы ответственны. Я спросил вас, вы ли разработали эту медиакампанию? Вы ли инициировали расследование? Вы ли устроили в городе настоящее политическое землетрясение?
Главный молчал, а потом вдруг выпалил:
– Конечно же, я! Я как главный редактор имею к этому прямое отношение. Именно я…
– Врете.
Это слово Еросян произнес негромко, но так веско, что главный редактор замер с открытым ртом, походя на пугало.
– Он врет, – повторил Еросян, обращаясь к сотрудникам газеты. – Итак, кто из вас раскопал этот небывалый скандал и на свой страх и риск, вопреки приказанию вашего шефа, о чем мне отлично известно, собрал материал? Ну?
Снова воцарилось молчание, и тогда Рита произнесла:
– Антон Громыко!
Еросян быстро посмотрел на нее, причем от этого взгляда девушке стало не по себе, а потом перевел взгляд на красного, как рак, Антона.
– А что же он молчит или сам сказать не в состоянии?
– В состоянии! – заявил Громыко, поднимаясь со стула. – Да, это я. И собрал, и уговорил главного напечатать.
– Тогда выйдите сюда! – произнес любезно Еросян, и Антон, протискиваясь вперед, подошел к нему.
Медиамагнат, продолжая сидеть на столе, спросил:
– Ну, а кто еще помогал ему? Он ведь наверняка действовал не один. Кто из коллег, к которым он обращался за помощью, рискнул воспротивиться приказанию начальства и начать расследование? Не может быть, чтобы никто…
Никто не отзывался, и Еросян обратился к даме в диковинных очках:
– Значит, на этот раз придется уволить не половину старой редакции, не
Антон, кашлянув, произнес:
– Ну, в редакции, в самом деле, никто не помогал, а вот не в редакции…
Рита вдруг ощутила сердцебиение и поняла, отчего Антон так настойчиво зазывал ее на встречу с новым владельцем.
Оторвавшись от стенки, она попыталась протиснуться к выходу, но поняла, что это безнадежное дело: помещение было забито людьми.
– И кто же этот помощник? – продолжил Еросян, и Громыко заявил:
– Рита, с которой я в одной школе учился. Ну, то есть Маргарита Тарасова.
– И где же она? – спросил медиамагнат, и Антон попытался отыскать глазами Риту, но та, все же сумев протиснуться сквозь собравшихся, уже вышла из конференц-зала.
– Только что здесь была! Рита, ты где?
Еросян же повторил:
– В самом деле, Рита, ты где?
Но Рита уже покинула здание редакции, потому что не хотела никакой шумихи и огласки. Кроме того, она должна была успеть в больницу.
Медицинский консилиум принял решение: маму выписывали, однако ей предстояло пройти комплекс физиотерапевтических процедур. Впрочем, и они, как уже уяснила для себя Рита, помочь больной не могли.
Мама вроде бы поддерживала беседу, была такая же, как и раньше, даже внешне не изменилась. Однако она страдала от деменции, вызванной, вероятно, черепно-мозговой травмой. Вдруг в одно мгновение ока могла начать нести околесицу или посчитать, что Рита еще школьница. Или что они едут в отпуск и не успевают на поезд. Или что дочка завалила выпускные в школе.
Лечащий врач долго сыпал научными терминами, вещал о прогнозах, вероятностях и шансах, и, когда у Риты голова начала пухнуть, она задала ему прямой вопрос:
– Скажите, она выздоровеет?
По последовавшей за этим неловкой паузе стало ясно, что нет.
– Мы дадим ей направление в специализированный центр в Москве. Там ее осмотрят, возможно, порекомендуют нужную терапию. Только учтите, что терапию можно проходить только там, у нас нет необходимого оборудования…
– И как долго? – спросила Рита и получила ответ:
– От двух до трех. Быть может, даже четыре или пять.
– Месяцев? – спросила она, судорожно размышляя над тем, где бы на такой долгий срок остановиться в Москве.
Врач снял очки, протер их и сказал:
– Лет. И то только на начальном этапе. Потому что терапию придется делать до конца жизни пациентки. Речь идет не об улучшении ее состояния, что теоретически не исключено, но практически недостижимо, а о консервации нынешнего состояния, весьма, с ее диагнозом, неплохого.