Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей
Шрифт:
Изучая родословную лошади, Ковалевский сумел выстроить все имевшиеся в его руках ископаемые остатки в правильной последовательности: от примитивного и мелкого эогиппуса до современных зебр, ослов и мустангов, входящих в род Equus, то есть Лошадь. Лошадиные предки образовали единый ряд, связанный между собой переходами, причем в этой родословной происходило не только постепенное возрастание размеров (в соответствии с правилом Копа; см. главу 3), но и сокращение числа пальцев на ногах, что Ковалевский объяснял адаптацией и естественным отбором. Обитатель лесов эогиппус имел пятипалую конечность, но его потомки, приспосабливаясь к жизни на открытых пространствах, становились все более быстроногими, и для увеличения скорости бега у них в конце концов остался только один палец с разросшимся твердым ногтем-копытом на конце. Нынешние лошади ходят и бегают не просто на цыпочках, но буквально на одном пальце. Хотя сейчас известно, что история лошадей была значительно сложнее, чем это виделось Ковалевскому в 1870-е гг., для той эпохи это было выдающееся достижение, добавившее много очков в
Увы, судьба этого выдающегося ученого сложилась трагически. Свои открытия Владимир Ковалевский сделал, работая в палеонтологических музеях Западной Европы. Там же он получил признание и похвалы от своих коллег. Вернувшись на родину, восходящая звезда мировой науки оказалась не у дел. Ученый долго не мог найти места в российских университетах, поэтому в 1880 г. он принял приглашение стать директором одной из нефтедобывающих фирм. На этом посту от него требовались знания не только по геологии, но и по коммерческой части. Однако коммерсант из Владимира Ковалевского вышел неважный. Бизнес интересовал его гораздо меньше, чем любимая наука. В итоге дела он запустил, фирма оказалась на грани банкротства, а сам Ковалевский под следствием. В 1881 г. ему предложили должность доцента в Московском университете, но, находясь в глубокой депрессии, в апреле 1883 г. в возрасте всего 40 лет он отравился парами хлороформа.
Братья Ковалевские – типичные представители «продвинутой» молодежи 60-х гг. XIX в., симпатизирующие социалистическим идеям, эмансипации женщин и, конечно же, горячо верующие в правоту Дарвина. Представители следующего за ними поколения были настроены уже менее восторженно и в своих теоретических поисках уходили от классического дарвинизма.
Как показывает пример Писарева, многих русских интеллектуалов наиболее привлекала та часть теории Дарвина, что посвящена борьбе за существование. В среде интеллигенции были весьма популярны революционные идеи и тема борьбы как двигателя прогресса – неважно, биологического или социального – звучала очень злободневно. Тем удивительнее, что среди пламенных русских революционеров нашелся один решительный противник дарвиновской борьбы за существование.
Биография князя Петра Алексеевича Кропоткина (1842–1921) была так насыщена событиями и приключениями, что хватило бы на остросюжетный роман среднего объема. Этот высокородный представитель рода Рюриковичей в молодости много странствовал по диким и неизведанным тогда Восточной Сибири и Маньчжурии, внеся большой вклад в геологию и географию. Он стал одним из основателей учения о ледниковом периоде.
В 30-летнем возрасте Кропоткин проникся социалистическими идеями и круто изменил свою жизнь. Наука отошла на второй план. В течение следующих пяти лет он последовательно становился революционным агитатором, политзаключенным, беглецом и, наконец, эмигрантом. В Западной Европе он провел половину жизни и там тоже не сидел сложа руки, сделавшись самым влиятельным теоретиком анархо-коммунизма. Как опасного революционера, Кропоткина снова заключили в тюрьму, на этот раз французскую. Там он стал размышлять о теории эволюции и ее значении для революционной борьбы. Как и большинство русских революционеров, он мечтал о счастье для всего человечества, но видел самый верный путь к нему в создании новой этики, построенной на солидарности и взаимопомощи. В теории Дарвина его отталкивал сильный акцент на борьбе за существование. В своих экспедициях по Сибири Кропоткин наблюдал, как дорого обходится животным борьба за жизнь, в каком множестве они гибнут, какими ослабленными и больными выходят из нее уцелевшие. Нет, рассуждал Кропоткин, Дарвин не прав, эта изнуряющая схватка никак не может быть двигателем прогрессивной эволюции {174} . Он знал, что в 1880 г. русский зоолог Карл Кесслер высказал мысль о том, что для прогресса нужна не только борьба, но и взаимная помощь, и вторая куда важнее первой. Смерть помешала Кесслеру развить эту идею, но Кропоткин подхватил эстафету и в течение нескольких десятилетий много писал на эту тему.
174
Кропоткин П. А. Взаимопомощь как фактор эволюции. М.: Самообразование, 2007. С. 6.
По мнению Дарвина, самая жестокая борьба идет между особями одного и того же вида, которые вынуждены соперничать за одинаковые ресурсы. Возражая ему, Кропоткин не только ставил во главу угла взаимную помощь между животными одного вида, но и готов был вообще отрицать всякую борьбу между ними. Альтруизм и взаимопомощь – вот истинные движущие силы эволюции. Если они являются нормой в живой природе, то мы, люди, тем более должны взять их за основу новых отношений между собой. Конкуренция и вражда – это путь в никуда, что бы там ни говорили ортодоксальные дарвинисты.
С точки зрения биолога князь Кропоткин был прав и неправ одновременно. Прав в том, что у многих социальных животных альтруистическое поведение имеет огромное значение для выживания и процветания их сообществ {175} . Это, кстати, признавал и Дарвин в своем труде «Происхождение человека». Однако вряд ли можно считать взаимопомощь важнейшей и тем более единственной причиной эволюционного прогресса. Зоологам известно более полутора миллионов видов животных, но лишь малая их часть проявляет социальное поведение. Это, как правило, различные позвоночные, а также общественные насекомые: термиты, пчелы, муравьи. Примеры взаимопомощи, приводимые Кропоткиным, взяты в основном из этих групп животных. Но громадное большинство видов ведет одиночный образ жизни и особого альтруизма по отношению к сородичам не проявляет. И это
175
Современный взгляд на кооперацию и взаимопомощь у животных: Dugatkin L. A. Cooperation among animals: An evolutionary perspective. New York-Oxford: Oxford University Press, 1997. 221 p.
Я бы не назвал Кропоткина убежденным отрицателем дарвинизма. К Дарвину он всегда относился с большим почтением и хотел лишь «поправить» его теорию. Он принимал наследование приобретенных признаков и даже думал осуществить «синтез взглядов Дарвина и Ламарка», чтобы обосновать свою этическую концепцию {176} .
Настоящих, оригинальных антидарвинистов в дореволюционной России практически не было. Данилевский в основном занимался критикой дарвинизма и не создал собственной эволюционной концепции. Автором единственной откровенно антидарвиновской теории, возникшей на русской почве в XIX в., стал ботаник Сергей Коржинский (1861–1900).
176
Dugatkin L. A. The prince of evolution: Peter Kropotkin's adventures in science and politics. Seattle: CreateSpace, 2011. Глава 5.
Еще одна непростая судьба русского интеллигента второй половины XIX в. Бедность {177} , талант, упорный самозабвенный труд и ранняя, слишком ранняя смерть от заражения крови. В возрасте 35 лет Коржинский становится академиком, а за год до кончины публикует первую часть своего главного теоретического труда – «Гетерогенезис и эволюция», который ему не суждено было завершить. Книга вышла одновременно и на русском, и на немецком языках и получила известность за границей. Подобно некоторым другим биологам своего времени, русский ботаник был сальтационистом. Он доказывал, что новые виды растений появляются скачкообразно, путем спонтанных и резких изменений в строении, передаваемых по наследству. Это и есть гетерогенезис (греч. heteros – другой, genesis – происхождение, порождение). Поэтому переходных форм между видами нет и быть не может, а естественный отбор и борьба за существование никакой роли в эволюции не играют. Антидарвинизм чистой воды, и критики Коржинского не стеснялись в выражениях. Он был обруган в печати Климентом Тимирязевым, а советские биографы Коржинского назвали его антидарвиновские взгляды «навозной кучей» {178} . И это в книге, посвященной 100-летнему юбилею ученого!
177
Жена Коржинского вспоминала, как однажды он, сильно смущаясь, попросил ее подарить ему… заводную мышку. Несбывшаяся мечта детства… Академик «по-детски обрадовался и даже заперся с игрушкой в своем кабинете. Но через некоторое время появился мрачный и сказал: „Оказывается, совсем не так интересно играть мышкой, как я думал“» (Бердышев Г. Д., Сипливинский В. Н. Первый сибирский профессор ботаники С. Коржинский. К 100-летию со дня рождения. Новосибирск: Изд-во СО АН СССР, 1961. С. 6).
178
Там же. С. 74.
Теория гетерогенезиса во многом схожа с мутационной теорией де Фриза, но Коржинский опубликовал свою идею чуть раньше знаменитого голландца (который знал работу Коржинского и ссылался на нее). Правда, в отличие от де Фриза, российский ученый сам экспериментов не проводил и сделал свои выводы на базе большого количества литературных данных и ряда собственных наблюдений. Вот почему слава создателя теории мутаций в итоге досталась де Фризу.
В конце концов теория Коржинского разделила судьбу большинства антидарвинистских концепций, как грибы после дождя появлявшихся в годы «затмения». Она была забыта, и к идее о мутационном происхождении новых видов биологи вернулись только в конце ХХ в. на основе куда более солидных экспериментальных данных.
Но вернемся к Николаю Данилевскому. Не так уж он ошибался, утверждая, что западные научные теории не могут привиться в их первозданной чистоте на русской почве. Если верить мемуаристам и очевидцам событий, дарвинизм, завоевав огромную популярность в России, был принят у нас совсем по-особому, не так, как в прочих странах Европы. Мало того что воинственные радикалы, подобные Писареву, перетолковывали его и в хвост и в гриву (это случалось и в других странах), но и само восприятие нового учения приобрело какой-то религиозный, культовый характер. Стало общим местом писать о том, что русская интеллигенция увидела в нем новое Евангелие, дающее окончательный ответ на многие сложные вопросы. Среди первых высказался на эту тему Федор Достоевский в одном из выпусков своего «Дневника писателя» за 1876 г.: «То-то и есть, что у нас ни в чем нет мерки. На западе Дарвинова теория – гениальная гипотеза, а у нас уже давно аксиома» {179} .
179
Зохраб И. «Европейские гипотезы» и «русские аксиомы»: Достоевский и Джон Стюарт Милль // Русская литература. 2000. № 3. С. 41.