Мещане
Шрифт:
Тюменев, как мы видим, не совсем искусно и тонко любезничал и с Домной Осиповной и с Меровой; привычки не имел на то: все некогда было - служба!
– Не полагаю, чтобы был счастлив!
– возразила Мерова.
В маленькой гостиной они уселись рядом на диване.
– Знаете что, - начал Тюменев, окончательно развернувшийся, - в молодости я ужасно был влюблен в одну женщину!.. (Никогда он во всю жизнь свою не был очень влюблен.) Эта женщина, - продолжал он, делая сладкие глазки и устремляя их на Мерову, - как две
– На меня?.. Но что же из этого?
– спросила она.
– То, что вы поэтому - мой идеал!
– больше как бы прошептал Тюменев.
– Вот как!.. Это очень лестно!
– проговорила Мерова негромко.
– Лестно, но и только?
– спросил Тюменев.
– Чего же вам еще?
– отвечала Мерова.
– Маленького участия, маленького сожаления!
– говорил Тюменев нежным голосом.
Сильно можно подозревать, что над всем этим объяснением Мерова в душе смеялась; но по наружности была совершенно серьезна.
– Фи!.. Сожаления!..
– произнесла она с маленькой гримасой.
– В таком случае дайте мне чувство ваше, - шептал Тюменев.
– Если оно будет!
– отвечала Мерова, пожимая своими плечиками.
Послышался звонок; Прокофий поспешил отворить дверь.
Мерова прислушалась, кто именно приехал.
– Это, должно быть, Петр Евстигнеевич, - проговорила она и, проворно встав с дивана, пошла к играющим в карты.
Мерова по опыту знала, что если бы ее Петр Евстигнеевич увидел, что она вдали от прочего общества сидит вдвоем с мужчиной, так не поблагодарил бы ее; разрешая себе всевозможные шалости, он не позволял ей малейшего кокетства с кем бы то ни было.
Опешенный таким быстрым уходом, Тюменев тоже последовал за ней.
Приехал действительно Янсутский, а вместе с ним и граф Хвостиков.
Все заметили, что на обоих лица не было, особенно на Янсутском, который позеленел даже.
– Извините, Александр Иванович, - начал он, - я несколько опоздал, дела меня задержали, но я все-таки непременно желал навестить вас, а потом вот и за ней заехал!
На последних словах Янсутский указал головой на Мерову, которая смотрела на него с некоторым недоумением и вместе с тем принялась глазами отыскивать свою шляпку.
Тюменеву Янсутский сначала было издали поклонился; но тот на этот раз сам протянул ему руку. Янсутский объяснил эту благосклонность Тюменева тем, что он покормил его обедом.
Доктор, бывший тоже домашним врачом Янсутского, не выдержал и спросил его:
– Правда, что Хмурин обанкрутился?
– Совершенная правда!..
– отвечал Янсутский.
– Мы сейчас от него.
– Что же он говорит?.. Как сам объясняет свое банкротство? расспрашивал доктор.
– Как он объясняет? Добьешься толку от этого кулака и мошенника!.. бранился Янсутский.
– По его, все от бога произошло: "Бог, говорит, дал, бог и взял!.."
– спросил он Домну Осиповну.
– Ни одной нет: я тогда же их отправила к мужу в Петербург, а он их там продал!
– мгновенно придумала та и вместе с тем делала аккуратнейший счет своему выигрышу, так как пулька кончилась.
– Счастливица!
– произнес Янсутский.
– А вас Хмурин зацепил немножко?
– спросил Бегушев.
– Не немножко!.. Напротив, очень множко... Россия - это такая подлая страна, что...
– Янсутский, не докончив своей мысли, обернулся к Меровой: Если вы хотите, так поедемте!
– Да, я поеду!
– отвечала та, надевая шляпку, которую уже держала в руках.
Несмотря на свою непрактичность, Мерова, однако, поняла, что с Янсутским что-то такое очень нехорошее случилось.
– Вам лучше в Петербург ехать... Там главные операции Хмурина... Очень может быть, что он фальшивый банкрот!
– посоветовал Тюменев Янсутскому.
– Это даже наверное можно сказать!
– подхватил тот с окончательно искаженным лицом.
– Я на днях же переезжаю совсем туда!
– А вы?
– обратился Тюменев к Меровой.
– Не знаю!
– отвечала она.
– Конечно, переедет! Нельзя при таком положении дел жить на двух квартирах, - объяснил откровенно Янсутский и через несколько минут уехал вместе с Меровой.
Вслед за ним поднялся и доктор, получивший, по обыкновению, от Домны Осиповны десять рублей за визит, каковой платой он остался более чем когда-либо недоволен.
– Там банки лопаются, в которых теряешь последнее, а они платят всё по десяти рублей!
– проговорил он, садясь в карету и с досадою засовывая бумажку в карман.
Остаток вечера у Бегушева провели в разговорах о Хмурине.
– Его крах вас тоже, кажется, поразил?
– спросил Тюменев графа Хвостикова.
– Очень!.. Я с ним большие дела имел!
– отвечал тот, хотя в сущности он никаких с Хмуриным дел не имел, а получал от него иногда небольшие поручения, за которые и попадало ему рублей пятьдесят - сто.
Граф Хвостиков сидел после того около часа. Он все дожидался, не оставят ли его ужинать, но Бегушев не оставил, и граф, делать нечего, невесело простился и невесело побрел пешком на свою скудную квартиру.
По уходе его Домна Осиповна тоже начала собираться и сказала Бегушеву, что она забыла в его кабинете одну пещь. Бегушев понял ее и провел в свой кабинет. Там Домна Осиповна объявила ему, что ей целый вечер ужасно хотелось поцеловать его, что она и намерена исполнить, и действительно исполнила, начав целовать Бегушева в губы, щеки, глаза, лоб. Он никогда почти не видал ее такою страстною.
Домна Осиповна очень счастлива была, во-первых, тем, что муж уехал, а потом оттого, что она не попалась на хмуринских акциях.