Месть полковника
Шрифт:
– Что здесь произошло? — грозно спросил охранник.
– Гражданин начальник, уберите его, прошу… — произнёс один из уголовников.
– Зачем? И куда я его дену?
– Гражданин начальник… С ним страшно находиться вместе. Он что-то сделал — и нас разбросало всех. Уберите его!
– Что ты с ними сделал? — это уже ко мне.
– Да ничего. Я просто сел, помедитировал. А разве здесь что-то произошло? Ох, ничего себе… А как это вышло?
– Это ты мне скажи, как ты это устроил?
– Да ничего я не устраивал. Я же говорю, я сидел, медитировал, никого не трогал… Тут Вы вошли, странные вопросы задавать начали. Я ничего
– Ладно, посидишь здесь до утра — авось поумнеешь!
– Да пожалуйста…
И охранник вышел из камеры. Уголовники буквально взвыли, когда он закрывал за собой дверь.
– Ну что Вам надо? — спросил он, снова входя в камеру.
– Уберите его! Пожалуйста! Или нас — или его! Мы боимся…
– Ладно, х.. с вами… Вставай! — мне. — Посидишь ночь в одиночке.
– Хорошо.
Одиночка была крошечной. Хотя место, чтобы сидеть и медитировать там было. Именно этим я и занимался, пока охранник не опустил нары, чтобы можно было лечь. Так как совесть моя была чиста, я просто-напросто заснул. День, в конце концов, был напряжённым, так что, почему бы не заснуть?
Спал я совершенно спокойно, даже не думая о том, что во сне меня могут попытаться «убрать». Наверное, могли бы — если бы остался с уголовниками. И наверное, им было бы очень невесело от их попытки — ибо Сила всегда была со мной. А может и получилось бы, я не знаю. Раньше во сне меня убить не пытались. А в этом мире всё было не так. Он выглядел, как какая-то извращённая пародия на мою родину. Вроде бы — та же Земля, такие же люди — но порой здесь творилось такое, что хоть стой, хоть падай. Взять вот те же события, которые мы успешно остановили на территории соседней страны. У нас такого просто не могло произойти — с моментом начала космической эпохи на Земле люди перестали враждовать. То есть, да, время от времени кто-то пытался «мутить воду», но обычно всё затихало само. Или прилетали бравые ребята в чёрной форме Космической полиции и объясняли смутьянам, что так делать нехорошо. Обычно этого хватало. А авторитет начальника был таким, что даже самые отмороженные типы просто не решались с ним спорить.
После того, как я проснулся, я проделал комплекс своих упражнений по совершенствованию владения Силой, и стал ждать, что именно принесёт мне новый день. А принёс он новый сеанс общения с со следователем. Следователь изо всех сил хотел, чтобы я признался в том, что я издевался над полковником, что я таранил его машину и делал ему прочие гадости. Мне же никак не хотелось в этом признаваться потому, что я ничего этого не делал. Следователь пытался меня запугивать, давить на меня и делать прочие нехорошие вещи, но единственный эффект, которого ему удалось добиться — это полное отсутствие всякой реакции с моей стороны. Тогда следователь решил перейти от слов к делу…
– Значит так, если ты не признаешься сейчас во всём, что тебе инкриминируют, я найду способ сломать тебя! — сказал он.
– Мне не в чем признаваться, — сказал я. — Всё то, о чём Вы говорите — выдумки этого человека, который стал офицером по ошибке.
– Вы только что оскорбили выдающегося сотрудника органов внутренних дел, — сказал следователь. Я могу использовать это против Вас!
– Я не оскорблял его, а назвал его тем эпитетом, который ему подходит больше всего. И, если учесть, сколько именно раз оскорблял меня он, то я вообще, комплимент ему сделал.
– Он не мог никого оскорбить — он один из самых воспитанных людей в полиции Пензы.
–
– Да, это он.
– Так вот, он двух слов без мата связать не может. И тут такая ситуация — врёте или Вы, или я. Я за всю свою жизнь не врал ни разу. Значит, как бы прискорбно это не звучало, но Вы говорите неправду.
– Да как ты смеешь издеваться над следствием! Да я тебя сейчас…
– И что же Вы мне сделаете?
– Охрана! Охрана! В пресс-хату его! Выбить из него признание!
Ну что же… «Пресс-хата». Место, о котором столько всего было написано и показано. Место, которое можно назвать только «камерой пыток». А пытки в этой полиции очень любили. Например, как мне приходилось читать, в одном из городов человеку в задний проход запихали бутылку из-под шампанского. Где-то ещё человеку пихали туда же полицейскую дубинку, известную, как «палка резиновая», или же «демократизатор». Я не ждал, что со мной будут обращаться мягче или культурнее — но, с другой стороны, я не собирался давать им хоть малейший шанс причинить мне хоть какой-то вред.
В камере пыток было готово всё. Батарея, которая буквально полыхала жаром, пара бутылок из-под пива, автомобильный аккумулятор, тазик с водой и разного рода щипцы и прочие инструменты. Да уж, средневековая инквизиция тут просто отдыхает. Ну что же, пора приступать к активной фазе обороны, а то как-то даже неудобно получается. Они тут, всё же готовились — значит, надо этим парням показать, как сильно они ошиблись, думая, что я дам им сделать мне хоть что-то плохое.
На ходу я попросил Силу открыть мои наручники. Только после того, как они с лязгом упали на цементный пол, полицейские перестали думать, с чего бы начать — и посмотрели на меня. Я показал им свои свободные руки.
– Ты как это сделал? — в один голос спросили они.
– Ловкость рук — и никакого мошенничества, — ответил я спокойным голосом. — А теперь, ребята, я попросил бы вас ответить мне — зачем здесь эти «милые» приспособления? А так как вас тут двое — пусть один показывает на другом…
Дверь камеры была звуконепроницаемой, так что снаружи никто не услышал те дикие вопли, которые звучали в камере, когда полицейские, ещё не поняв до конца, с кем они связались, испытывали друг на друге всё то, что они припасли для меня. Разумеется, я не был садистом — и не заставлял их калечить друг друга — хотя со мной они не стали бы церемониться. Я просто заставил их «прочувствовать и осознать», каково приходится тем, на ком они применяют свои палаческие навыки.
Из камеры меня вывели через два часа. Я вышел сам — полицейские буквально выползли на четвереньках — помимо морального унижения, которому они подверглись, им было больно её и физически. Я же, снова нацепив на себя личину «примерного заключённого» снова оказался в кабинете следователя.
Так как я никак не хотел признаваться в том, чего я не делал, следователь нашёл, как ему показалось, оптимальное решение — меня запихнули в ещё одно изобретение времён испанской Инквизиции, которое потом с удовольствием использовали все, кому нравилось издеваться над людьми — например, в гестапо. Меня посадили в карцер. Представьте себе такое помещение, в котором невозможно ни встать, ни сесть, ни лечь, ни вообще — просто выпрямиться во весь рост ни в какой плоскости. Думали, это меня сломит. Размечтались…