Между честью и истиной

Аусиньш Эгерт

– Скажи, ты... Ты знал, что меня лишат Дара?

Макс чуть помолчал и все же ответил:

– Нет. Я был отстранен от участия в разборе твоего дела. А на совете Дома, ставшем судом, меня лишили права слов и голоса. И, - он резко взглянул мне прямо в глаза, - если тебе это важно, отец считал, что достаточно изгнания.

– Он сказал иначе, - я стиснула зубы, вновь мысленно возвращаясь к разговору с принцем.

– Решение было принято почти единогласно, а он - глава Дома, - пожал плечами Макс.
– Ты никогда не понимала, как это у нас все устроено.

– Почти?

– Да. Остальные голосовали за смерть.

– В Созвездии же нет смертной казни, - очень тихо сказала я.
–

Хотя в те дни я об этом очень жалела.

– Почему, есть, - Макс качнул головой.
– Самоубийство по приказу.

Я разом вспомнила исторические очерки, баллады и книги, где говорилось, что сайх предпочел смерть позору, попыталась вдохнуть - и у меня ничего не вышло.

– Может, и хорошо, что ты тогда всегда жила на Земле, приезжая в Дом только по делу, - словно про себя, сказал Макс.

– Не только на Земле, - улыбнулась я вдруг онемевшими губами.
– Еще там, между чужих звезд. Знаешь, я ведь до сих пор августовскими ночами гляжу в небо и жду, что увижу след "светляка", хотя с планеты это почти невозможно, даже если знать, куда смотреть. Или услышу, как "волна" садится на реверсе. Но отсюда видны только Персеиды. И все же там мы тоже были вместе, а Дом даже не знал, чем мы на самом деле заняты.

И Макс вдруг тихо рассмеялся в ответ:

– Да. Кто пройдет первым по звездным тропам и найдет новые миры?

– Дальняя разведка!
– отозвалась я.

Он ничего не ответил, но продолжил улыбаться, а потом тихо проговорил:

– Знаешь... Я так и не понял, почему ты обратилась в совет Созвездия.

Его голос звучал так, как будто он вообще был не уверен в своем праве задавать мне такой вопрос.

– Исиан сказал, так будет лучше, - подняла брови я.

– Расскажи, если можешь, - попросил он.

И я рассказала, глядя прямо перед собой, на Макса, и не видя его. Он имел право знать, да и ничего такого в этом не было. Я сама была во всем виновата, это я подставила Дом. Закончив, заглянула ему в лицо и испугалась. Именно так он смотрел на меня в Созвездии, в наш с ним последний разговор, услышав от меня, чем я на самом деле занималась на Земле все те годы, когда писала фейковые отчеты и изо всех сил делала вид, что не имею никакого отношения к боевому крылу Сопротивления. Врала всему Дому и, значит, в том числе и Максу. Я перепугалась, но сейчас, в палате госпиталя, на Земле, говоря о делах давно минувших дней, решила, что могу его осторожно спросить:

– С тобой все хорошо?

– Все в порядке, не беспокойся, - вдруг улыбнулся он.
– Знаешь, мне пора. Меня там наши заждались. Пока, Лисенок.
– Он провел ладонью мне по щеке, и его рука показалась мне слегка прохладной.
– Я к тебе еще загляну. Так просто ты от меня не отделаешься.

И тут я испугалась еще больше. Макс встал, аккуратно, словно по линейке, поставил стул на место, еще раз улыбнулся мне и вышел. Я проводила его глазами. Такую улыбку я тоже видела. Только не у Макса, а у его отца. И совершенно не помнила, когда именно.

Вечер Марина заканчивала в главной зале замка. На официальный дипломатический прием происходящее тянуло от слова "никак", но было хотя бы по-настоящему весело. До того Марина успела мелькнуть перед журналистами парочки иностранных СМИ, а потом и посидеть на пресс-конференции наместника, где тот сказал речь, к месту употребив множество красивых и не имеющих никакого отношения к текущей ситуации слов. Достойные люди с умными порядочными лицами удовлетворенно кивали, отмечая готовность новой администрации Озерного края сотрудничать с мировым сообществом в вопросе соблюдения прав человека, и Марина с нехорошим любопытством думала, сколько же они захотят получить денег, и не закончится ли все поездкой

на Охоту в Зону, откуда редкий эмиссар ООН приезжал в сухих штанах. Ну а потом настал вечер, и когда Димитри наконец отбился от этих гиен, Марину провели к нему по какой-то бесконечной винтовой лестнице из тех, где никого чужого не встретишь. Да и вообще никого - кроме, может быть, пауков. Димитри, обнаружившийся в этом странном убежище, был похож на лиса, которого долго валяла по земле дружная компания из нескольких фокстерьеров: встрепанный, усталый и очень злой.

Марина села в предложенное кресло и получила в руки кубок с вином, настоящий серебряный кубок, со вставками из драгоценных камней, какими-то узорами из веток и лепестков и объемом как пивная кружка. Передавая ей кубок, Димитри сказал:

– Этих... борцов надо на рабский рынок в Хаате свозить. Пусть-ка там расскажут про права человека. Их даже слушать будут. И посмеются не вслух.

– Где? Это у тебя дома? Вот так прямо рынок с живыми людьми на продажу? И как это выглядит?

– Это не у меня, это по соседству, - Димитри задумался.
– Километров семьсот по прямой. Как выглядит... Ну, рынок. Людьми торгуют. У меня больше нет. Теперь точно нет.

– В Америке еще двести лет назад тоже торговали, - вздохнула Марина.
– С больших помостов. Выводили по очереди, голых, в цепях, называли стартовую цену, ждали, кто предложит больше...

– Примерно так и там, - князь, все еще глядя перед собой тяжелым взглядом, мельком покривился.
– Южный Хаат - паршивое место.

– Надо же, всюду одинаково, - Марина удивленно качнула головой и попробовала вино. Глаза у нее сделались очень большие: пряностей в этом напитке было явно больше, чем алкоголя.

– Ага, всюду жизнь. У вас абажуры из живых людей делали, у нас инсталляции устраивают...
– и Димитри сделал глоток вина, превратившийся в десяток.

– Ваши инсталляторы вас пока правам человека не учат?
– поинтересовалась Марина.

– Нет, - он качнул головой.
– Полина говорит, они недостаточно для этого эволюционировали. Или слишком сильно деградировали.

– Есть шанс, что в ближайшие лет пятьсот и не начнут, раз так, - обнадежила она.

– Так они и капитала на своих инсталляциях не сделают, чтобы учить, - хмыкнул он.
– Исключительно из любви к искусству стараются. Дикари, что с них взять. Это у вас тут, - он все-таки добавил матерное слово, - цивилизация.

Марина поняла, что ситуацию надо спасать срочно, потому что пить в таком настроении, с ее точки зрения, было категорически неправильным подходом прежде всего к самому священнодействию пьянки. Сначала она рассказала ему старый анекдот про спасение российского переводчика, попавшего к людоедам, с которым вождь племени учился в одном университете в Москве. Просто потому что надо было с чего-то начинать, а слово "цивилизация" он уже сказал. Увидев в его глазах тень интереса, анархистка добавила пару историй, которые она сама слышала в пятой передаче, про дела давно минувших восьмидесятых. Одну про американца, спросившего у своего русского друга: "Васья, я правильно показаал?" - с объяснением смысла жестов и их возможных последствий, и вторую - про уместный и своевременный вопрос о количестве глав в "Евгении Онегине", заданный одним хиппи десятку гопников, а заодно объяснив смысл и цель применения в конфликте культурного багажа. И тогда Димитри наконец захохотал. Потом она вспомнила несколько баек из театральной питерской жизни, насыпала пригоршню поговорок про питерскую интеллигенцию, посмотрела на часы и ужаснулась. Транспорт кончился час назад, весь вообще. Ждать кого-то из города надо было минимум три часа. Но выяснилось, что хороший руководитель такие вещи предусматривает заранее, и сейчас уже все будет хорошо.