Между честью и истиной
Шрифт:
– Господь наш родился у смертной женщины от Святого Духа, и был он одновременно и Бог, и Человек. Потому что Бог Отец послал своего Сына, через Духа Святого, как через ипостась, чтоб родился такой, как мы, и показал, как жить без греха. А то никак у людей не получалось без этого. А чтобы правильно произнести Его имя, скажи: "Господи, помилуй мя грешнаго".
– Почему помилуй?
– удивился грешник.
– Меня ведь уже казнили.
– Потому что казнь - это казнь, по-русски "наказание", - объяснил святой отец.
– Наказание разное бывает. Тебе такое. Но ты еще жив, и душа твоя жива.
– Душа?
– озадачился язычник.
– Что такое душа?
– Это то, что Бог всем людям дал, - ответил священник.
– И тебе тоже. Это такая часть, которую Господь дает всем при рождении. У нее нет формы. Это сущность живая, простая и бестелесная. Невидимая по своей природе телесными очами. Бессмертная, одаренная разумом и умом, не имеющая определенной фигуры.
– Я совсем не могу ее видеть?
– уточнил сааланец.
– Нет, - подтвердил отец Серафим, - но она все равно у тебя есть. Она действует при помощи органического тела и сообщает ему жизнь, возрастание, чувство и силу рождения. Ум принадлежит душе не как что-либо другое, отличное от нее, но как чистейшая часть ее самой. Что глаз в теле, то и ум в душе.
– Душа - это я сам?
– предположил язычник - и не угадал.
– Нет, не ты сам, но самое ценное в тебе. Душа есть твоя свобода, обладающая способностью хотеть и действовать. Через ее наличие тебе доступны изменения посредством твоей воли, как любому сотворенному существу.
– Меня не могли так создать, - парень покачал головой с сомнением.
– Я пришел сюда из-за звезд. Почему ты знаешь, что во мне это тоже есть, эта душа?
– Откуда мы знаем, что всем дали? Вот откуда: "И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою", - процитировал священник.
– Это из Книги Бытия, потом прочтешь и сам. Господь нам явился в самом беззащитном виде - младенцем, в бедной семье, в хлеву с животными, и даже там его узнали и пришли поклониться, кто как. Пастухи - по-своему, маги - с подарками, животные и птицы - сами, и ангелы тоже там были. И родители, потому что мама Иисуса была замужем, и ее муж Иисуса принял, хотя он не был его ребенком. А вот имя у него не одно было, а в течение жизни было разным.
Никто задумался, слушая. И решил, что если этот бог, который человек, послал такого славного дядьку забрать казненного в место, где ему, комку позора, дали хлеб, кров и дело просто так, ни за что, то может быть, если хорошо попросить, имя тут тоже дадут. Но получалось, что просить надо Иисуса Христа, бога, который человек, а он умер, и где его теперь искать, все равно непонятно. Отец Серафим тем временем продолжал объяснять:
– Потому что Бог все создал. И вас тоже. Творца неба и земли, видимого и невидимого мы славим и веруем в Него. У вас за звездами тоже земля, созданная Богом. Так что зови его Господи, Отче.
– Господин и отец сразу?
– Никто удивился.
– Разве так может быть? Господину присягают, а отец... тут иначе, но там, откуда я пришел, отец не всегда что-то значит в жизни человека.
– И у нас так, - кивнул священник.
– Но Бог еще и Любовь. Он Господин, но любящий, Отец строгий, но любящий.
– И поэтому он послал тебя забрать
– Никто, кажется, начал понимать, что ему делать.
– Он показал мне тебя, а до того оставил заповеди, как надо поступать. Как должно поступать священнику и служителю, как увидеть страждущего и как с этим быть. Я выполнял Его волю, но сам он со мной в этот момент не говорил. Он с тобой говорил так. Чтобы ты понял, что ты не один больше.
Это было так прекрасно, что Никто едва не заплакал, но сомнение укусило его за загривок.
– Но как он мог это сделать, ведь ты сказал, что он страдал и умер?
– Так Он и воскрес, - терпеливо пояснил священник.
– Сошел в ад и воскрес, и для христиан теперь точно известно - нет смерти. Мы на Пасху так и петь будем: "Смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав". Живот - это жизнь.
– Нет смерти? Ты не умрешь? Как дворяне саалан? Как наместник?
– Никто растерялся и снова запутался.
Отец Серафим не знал, как принято не умирать у сааланской знати. И не был уверен, что ему хочется погружаться в эти странные материи. В конце концов, сааланцы этого парня выкинули в помойку, и их обычай ему уже никогда не пригодится, судя по словам наместника в новостях.
– Не так, - сказал он.
– Но не умру. Нам всем будет суд сначала, и Иисус спросит и живых, и мертвых, и мертвые воскреснут.
– Видя напряженный и сосредоточенный взгляд парня, он пытался говорить просто. Бедняге и так было трудно.
– А когда это будет?
– уточнил Никто.
– Мы не знаем срока, когда, - улыбнулся отец Серафим.
– Приходили разные люди и говорили, что вот тогда или тогда, но ты ни за что не пропустишь.
– Суд будет, но срок еще не назначен, так?
– Никто окончательно запутался.
– Да, срок не назначен, - подтвердил священник.
– Но если срок не назначен, а суд точно будет, то какой в нем смысл? Ведь на таком суде виновных не будет, если только не скрыть правила. Вот если бы я знал ваши законы, я ни за что не стал бы делать то, что сделал. А не зная, конечно, провинился.
– Чтобы ты сам мог найти, в чем неправ, и исправить себя. Это не поздно сделать никогда. А правила - они называются заповеди - есть, никто их не скрывает. Сначала учат простые, их десять. А потом уже разъясняют, что Иисус рассказывал, как жить. Он и добавил самую главную заповедь, что надо любить друг друга. Правила важны, но любовь еще более важна.
– То есть Иисус хочет, чтобы на суде виноватых не было вовсе?
– язычник даже не заметил, что его брови сведены в мучительном усилии мысли, а глаза сощурены.
– Он хочет, чтобы все были правы?
– Иисус хочет этого, правда,- снова улыбнулся отец Серафим.
– Ради этого он даже исправить тебя может. Но только когда ты сам захочешь последовать за ним. Иисус милосерден, но в тебе есть своя воля, ты можешь пойти к нему, а можешь от него. Когда ты отходишь от Иисуса, ты грешишь, когда идешь к нему - он тебя очищает от греха, исправляет тебя, это настоящее чудо.
– А что такое грех?
– Никто протер лицо руками. Все это было очень, очень сложно. Но это был его единственный шанс на имя и новую жизнь. И он пытался понять снова.