Милфа
Шрифт:
— Кто это?
— Меня зовут Светлана, я медсестра. Мы два дня не можем до вас дозвониться. Роман Константинович попал в аварию. Срочно приезжайте в клинику на Ленина. Он в сознании, но состояние тяжёлое.
Пауза. Потом гудки.
Я хватаю куртку, мну в руке документы, словно они могут быть щитом.
Подписать сейчас?
Складываю конверт пополам и засовываю в сумочку, а потом вызываю такси. Поездка занимает двадцать минут. Двадцать мучительных минут, в которых все звуки сливаются в одно сплошное "что
В холле больницы меня встречает врач. Мужчина лет пятидесяти с серьёзным взглядом. Он говорит чётко, без лишних слов.
— Агаев жив, в сознании, травма головы в результате ДТП. Его подрезали, и машина слетела с моста, но об этом подробнее расскажет полиция.
— А что по состоянию? — я всё еще не решаюсь сказать, что по сути, уже не имею отношения к этому человеку.
— Проведено обследование. У него сохранён интеллект, он вас узнает, но… — тут врач делает паузу, — он признан недееспособным. Возможно, речь восстановится частично, но по закону он уже не сможет самостоятельно принимать решения. Ему потребуется уход. Постоянный.
Я ничего не говорю. Только киваю.
Меня провожают в палату. Я вдыхаю воздух больницы — он тут другой, пропитанный совсем иным страхом, не такой, как в психиатрической клинике.
Роман лежит на кровати. Бледный, с повязкой на лбу. Один глаз чуть прикрыт, под вторым гематома. Он видит меня, и я замечаю, как в его взгляде вспыхивает паника. Он пытается заговорить. Мычит. Пальцы дергаются. Губы кривятся в жалкой попытке сложить слова.
Врач говорит, что я могу найти его в ординаторской и покидает палату, а я подхожу ближе.
Сажусь на край кровати. Беру его за руку.
Хрупкая. Не такая, как раньше.
Он больше не железный Роман. Больше не пугает меня, не прибивает к плинтусу одним только своим присутствием.
— Тссс, — шепчу. — Всё хорошо. Тебе обязательно помогут. Я знаю хорошее место. Там очень спокойно. Там заботятся.
Роман дергается. Пытается запротестовать. Но тело его не слушается. Только губы, едва заметно складываются в что-то напоминающее "нет".
В глазах — ужас.
Понимание.
Он знает, куда я его собираюсь отдать. Знает, сукин сын.
Ну а что, о нем ведь там действительно позаботятся.
А я прослежу.
Я улыбаюсь, чуть наклоняясь к нему.
— Ты ведь сам говорил, что это прекрасное место. Вот и вышло, Рома. Вот и вышло.
Он пытается вырвать руку, но слабо. Слишком слабо.
Я смотрю на него, и…. ничего. Ни жалости. Ни злости. Ни облегчения. Пустота, как ровная поверхность воды. Ни ряби, ни даже лёгкого колыхания.
Меня даже пугает это. Но совсем чуть-чуть.
Потому что впервые в жизни я чувствую, что сила — во мне.
А он? Он больше не страшный. Не главный. Не решающий.
И впервые я думаю — может, справедливость всё-таки существует?
50
Я
Он собирался сгноить меня в психушке. Сделать из меня овощ.
С чего бы мне теперь печься о нем?
Нет уж, дорогой.
К тому же, в его состоянии действительно нужен профессиональный уход. Он уничтожил меня, а теперь должна стать его сиделкой?
Нет. И пусть кому-то это покажется жестоким, но я принимаю такое решение.
Я смотрю на мольберт в углу — картина всё еще не закончена. Зовет меня. Но решаю вернуться к ней позже.
Сажусь с кружкой на диван и на автомате открываю телефон. Лента соцсети переливается заголовками, как плохой сон.
«Прокурор Роман Агаев попал в серьёзную аварию. Предположительно, накануне он стал ключевой фигурой в расследовании, связанного с крупной криминальной сетью...»
«Ожесточённые зачистки в криминальной среде. Взяты несколько авторитетных личностей. Ожидаются громкие разоблачения...»
«Версия с покушением на прокурора Агаева пока не подтверждена, но и не исключается...»
Я застываю. Сердце начинает стучать глухо и быстро. Кажется, будто в комнате становится слишком тесно.
Мне так не хочется быть частью всего того, о чём тут пишут. Не хочется, чтобы всплыла вся та грязь, в которой я извалялась.
Я откладываю телефон и прикрываю глаза. Но эти заголовки словно на веках отпечатались — каждая строка этих новостей не просто текст, а царапина по внутренностям.
Я думала, что это уже не касается меня. Что я вышла из этой игры.
Но нет. Всё равно тянет. Сердце тянет.
И всё это неизменно напоминает ещё об одном имени….
Илья.
Я не слышала о нем уже неделю. Не звонила. Не позволяла себе. Потому что решила: всё. Довольно. Хватит за кем-то бежать. Хватит ломать себя. Но всё равно внутри всё живо. Больно. Пульсирует, как открытая рана.
Я ставлю чашку. Внезапно вспоминаю, что нужно сказать Жене, брату Романа, о его переводе в спецклинику. Как-то оформить это. Дать понять, что я не собираюсь за ним ухаживать.
Разблокирую телефон и вижу несколько пропущенных от Евгения.
Нажимаю перезвонить.
Он берёт сразу.
— Лиля.…
— Привет, Женя. Я хотела сказать… про Рому. Его скоро переведут в спецклинику, я…. должна была с тобой это обсудить.
Молчание. Слишком долгое.
— Лиль.… ты…. ты не знаешь? — голос у него тихий, сдавленный.