Милфа
Шрифт:
45
Я открываю глаза и щурюсь от яркого солнечного света в окно. Несколько секунд не понимаю, где я. Все вокруг слишком светлое и стерильное. Лёгкий запах антисептика и чего-то душно сладкого в воздухе. Я моргаю, пытаясь вспомнить... и сразу накатывает. Все. До мельчайших деталей.
Грудь сдавливает, я резко сажусь на кровати, но тело будто ватное. Голова кружится. На запястьях — красные следы от ремней.
Я в клинике.
Слёзы подступают к горлу, но я не позволяю себе
В дверь заглядывает медсестра и натянуто, неискренне улыбается.
— Доброе утро, Лилия Андреевна. Как самочувствие?
Я не отвечаю. Она, кажется, и не ждёт ответа. Заходит, мягко берёт меня под локоть и помогает встать. Будто сама я не в состоянии.
— Сейчас в душ, потом завтрак и встреча с доктором. Вы уже совсем скоро привыкнете.
Привыкну? Я никогда не привыкну.
Я не хочу привыкать.
Я провела здесь уже несколько дней, но это время кажется вязким и мутным. Дни со стертыми границами. Ночи, размытые в восприятии, несмотря на чёткость режима.
Каждое утро одно и то же: подъём в семь, завтрак, час прогулки во внутреннем дворе с ухоженными клумбами, которые кажутся ненастоящими. Потом занятия — арт-терапия, какие-то музыкальные занятия, физкультура, беседы с психиатром. Обед. Ещё одно занятие. Чтение. Ужин. Всё безупречно и стерильно, но от этого становится только страшнее. Здесь никто не кричит, не устраивает истерик. Всё настолько гладко, что хочется завыть.
Душ я принимаю под наблюдением. Никакой приватности. Никаких личных границ. В этом месте их не существует.
Я стою под горячей водой, но дрожь не проходит. Внутри пусто, и даже страшно думать о том, что будет дальше.
Потом завтрак в общей столовой.
Молча ем кашу, как робот. Вокруг чужие лица, многие с затуманенным взглядом. Кто-то улыбается без причины, кто-то просто уставился в одну точку.
После завтрака меня ведут на приём. Доктор — женщина лет сорока, с ледяным взглядом и мягким голосом.
— Ну что ж, Лилия Андреевна, расскажите, что вас тревожит?
Я молчу. Она делает пометки в блокноте.
Говорить бессмысленно. В первые два дня я ещё пыталась объяснить, что я здорова, что это ошибка. Но потом я поняла страшную вещь — им всем плевать. Это частная платная клиника. Тюрьма для таких, как я. Для неудобных.
Здесь нет нездоровых. Изначально — нет. Но таковыми могут сделать, если за это заплачено. Свести с ума человека недолго, особенно, если знаешь, как это сделать.
— Отрицание — тоже часть процесса, — говорит врач, так и не добившись от меня ни слова. — Не переживайте, Лиля, я рядом. Мы с вами все переживём вместе.
Ее улыбка холодная, просто как маска. Будто она просто персональный электронный голосовой помощник.
В палату я возвращаюсь разбитой. На
В этом хаосе штрихов вся моя боль.
Я не показываю, что рисовать мне нравится. Потому что, уверена, у меня тогда это отнимут.
Вечером в общем зале за столом ко мне подсаживается Оля. Она здесь давно.
— Тяжело? — спрашивает она.
Я киваю.
— Здесь многим тяжело. Большинство из нас здесь не по своей воле. Просто неугодны. Я, например, слишком много знала о делах моего брата. А ты... тебе просто не повезло выйти замуж за не того человека.
Я сглатываю слёзы.
— Держись, Лиля. Главное — не дать им внушить, что ты больна.
Я киваю, но внутри уже скребёт ужас: а вдруг они сумеют?
А вдруг получится?
Я поворачиваю голову и смотрю на Аиду. Красивая, молодая. Но она уже безумная. Сидит и смотрит в одну точку часами. Оля рассказала, что Аида вышла замуж за мужчину, родила ему близнецов, а потом её закрыли здесь, потому что у мужа любовница, которая родить ему не смогла. И теперь чужая женщина воспитывает её детей и спит с ее мужем.
А Аиду просто выбросили на свалку, превратили в растение.
Мурашки бегут по коже, и я сжимаю пальцы в кулаки, вгоняя ногти в ладони. Сердце бьётся тревожно и быстро.
А что если так будет и со мной?
Если сделать из меня овощ — цель Романа.
Он ведь всю жизнь пытался по сути.
Лиля — робот. Лиля — идеальная жена.
Не вышло. Программа дала сбой. Значит, на свалку? Как и Аиду.…
Медсестра разносит положенные нам таблетки. Внимательно смотрит каждому в рот, проверяя, выпили или нет. Спрятать, как в кино, за щёку, а потом выплюнуть, не получится. Проблеваться — тоже. Следят.
От препаратов уже через двадцать минут наступает какое-то вязкое отупение. По плечам словно мурашки бегут, внутри всё слабеет и хочется писать.
Нас сопровождают в палаты.
Постель. Поджатые к груди коленки. Тишина.
Я снова опускаюсь на подушку, закрываю глаза. Слез нет. Только глухая пустота.
Утро. Всё заново. Только сегодня пасмурно.
Семь утра. Белые простыни. Аккуратные шторы. Таблетка в пластиковом стакане на тумбочке. Дежурная улыбка медсестры и “мы о вас позаботимся”.
Медсестра улыбается так, будто мы подружки.
— У вас сегодня визит, Лилия Андреевна. Поэтому сеанс с доктором переносится на вторую половину дня.
Я замираю.
Визит? Кто?
Меня ведут в комнату со стеклянной стеной и пластиковым столом. Я сажусь, пальцы вцепляются в край стула, ногти ломаются, но я не чувствую боли. Сердце бьётся так, будто вот-вот выскочит из груди. Пальцы дрожат, я то сжимаю их в кулаки, то разжимаю. Дышать тяжело.
Дверь открывается, и я замираю.